— Что ты делаешь, сумасшедшая девка?! Отпусти меня!
— Но ведь вы же хотите узнать, как это — летать… Кому вы меня продали? Говорите, иначе уроню, — она летела быстро, низко, почти касаясь носками туфель воды. Он вырывался, и это было мучительно.
— Они придут за тобой, рано или поздно.
— Когда вы скажете? Рано? Поздно? Как вам захочется, разве не так?
— Отпусти! Тогда я позвоню им и скажу, что ты не летаешь больше… вышла замуж, забеременела, разучилась…
— А они поверят? Я вот что-то не верю.
Он укусил её. Ей стало мерзко, она встряхнула его, он опять коротко взвизгнул.
— Сука, сука, отпусти!
— Вы упадёте прямо в море, если будете орать и бить меня по ногам. Здесь уже очень далеко от берега, сами не доплывёте, и вас не спасут.
— Я убью тебя, сдам немедленно… Они ждут только моего звонка. Я тебе крылья-то повыдергаю.
— Это правда?
— Да! — он сползал в своём пиджаке всё ниже и ниже, цеплялся за неё и при этом царапался. Ангел стало совсем не страшно, таким отвратительным он был — не человеком; и пах он не как человек — мочой, потом; а чем-то холодным — железом, старой землёй…
— Правда? — ещё раз спросила она. — Только от вас зависит моя жизнь?
— Да, только от меня, — и он засмеялся. — Так что ты попалась, — и тут она отпустила его; он посмотрел вниз — сколько ему падать; Ангел была под самыми облаками; он даже не закричал, летел как камень и умер, разбившись об воду… Его пиджак остался у неё в руках; «он выскользнул, — сказала она себе, — нет, я его уронила; я его уронила; я убила человека»; но не почувствовала ни боли, ни раскаяния; он хотел убить её… летающую девушку. Она летела в облаках, волосы у неё заледенели; и только когда от холода заболели щёки, она очнулась, спустилась плавно вниз, к тёплому ночному морю, опустилась в него, и нагревшаяся за день вода ласкала бёдра; Ангел окунулась вся, легла на спину и поплыла; пока звёзды не засияли; а потом она проснулась и охнула, выбралась на берег, выжала туфли, платье, волосы, побежала через город, через спящий сияющий Скери, по дороге; машин уже почти не было, а те, что были, видели её издалека, сигналили, и она уходила с проезжей части, потом снова шла посредине; начался лес, а страх не оставлял её, гнал, она так и не поняла, как не заблудилась, как сразу вышла на дорогу к их дому; к дому Руни; и всё это время она повторяла: «не лететь, не лететь, не летать; о боже, я теперь больше никогда не смогу летать, мне так страшно»; «Кристофер, — повторяла она, — спаси меня, Кристофер»; и увидела их дом; горел свет — на первом этаже, в библиотеке, — настольная лампа; наверное, Леонард читает или пишет, рифмы, ритмы, что-нибудь про полночь, лунный свет, про Тёмную Башню; ещё одна лампа в гостиной — и звуки рояля, какая-то очень печальная и нежная музыка, лёгкая, почти радио, — насвистывать в ванной, но при этом очень трогательная, не надоедающая, как некоторые дети — могут играть сами, только молока им налей и печенья дай; и ты не заметишь, как прошёл день, легко, сложился, как пазл; значит, и Андреас не спит; она постучалась; дверь открыл Кристофер в рубашке хаки, в подтяжках и в светло-коричневых брюках, эдакий молодой Индиана Джонс: «Ангел… о боже, Ангел, что с тобой? Ты ранена?» — её любимое платье порвано, из руки текла кровь, оттаявшие волосы висели, в туфлях хлюпала морская вода, щёки были в соли и горели. Он обнял её, ввёл в дом, Андреас и Леонард стояли и смотрели, растерянные; «с ней что-то случилось», — прошептал Кристофер; «вызвать полицию, скорую?» — спросил Леонард тоже шёпотом; они подумали, что на неё напали и изнасиловали. Кристофер взял Ангел за лицо и заставил посмотреть на себя.
— Ангел, что случилось? На тебя напали?
Она замотала головой.
— Ты упала? — он подумал: а вдруг она разучилась летать?
— Не я, — сказала она, голос у неё был ужасный, горло раздирала соль.
— Воды, — сказал Андреас, — она была в море. И наглоталась соли.
Леонард побежал за водой.
— Можно… — она дрожала, но уже приходила в себя, — можно мне в душ?
— Конечно, только попей, — она выпила воды, зубы стучали о край стакана; «боже, — подумала она, — я как в кино, из «Чужого», Кристоферу должно понравиться»; но потом устыдилась: он так волновался, глаза у него потемнели, и он держал её руки и целовал их эпизодически.
— Я… я убила человека. Кристофер, я убила человека… — прошептала она.
— Что ты такое говоришь? Кого?
— Того, кто следил за мной.
— Ты уверена?
— Да. Мне сказал Седрик, что за мной давно следят, и я увидела его. И убила.
— Кто такой Седрик?
— Седрик Талбот… он гангстер и знает, что они могут убить меня… А тот, второй, он и убил бы меня, он кричал, что стоит ему только позвонить, и за мной приедут… из ЦРУ, я не знаю больше, но мне так страшно… вдруг они всё-таки уже едут. Вдруг он должен был звонить им каждый вечер, а сегодня не позвонил, потому что я убила его? — Кристофер обнял её, она сжала его волосы; ему было больно, но он терпел, ждал, когда Ангел придёт в себя, и весь этот бред устаканится, упорядочится — то ли это был сон, то ли… Он подумал: «А что, похоже на правду. На серию «Секретных материалов», но ведь похоже… вот чёрт». Он довёл её до душа, сел у дверей, позвонил к ней домой, успокоил бабушку: «Ангел у нас в гостях, останется ночевать в гостевой спальне», позвал к телефону Оливера.
— Мм…
— Ты что там, пирог ешь?
— Ну да.
— Ангел у меня.
— Мм… так быстро.
— Ты не прав. Она прибежала, вся в морской соли, будто потерпела кораблекрушение, в порванном платье, сказала, что убила человека, который за ней следил, чтобы сдать её ЦРУ…
— Похоже на кино. Уже снимаем?
— Оливер. Подумай. Похоже это на правду? Она девушка, которая умеет летать…
— Похоже.
— Чёрт. Мы в жопе. Собирай вещи.
— А что?
— Не знаю. Книги, расчёску, пирог — что там у тебя есть из вещей. И попроси бабушку Ангел собрать самое необходимое: пару платьев, не вечерних, джинсы там, свитера, бельё… Скажи, что я умираю от страсти и везу её в Вегас, венчаться…
— А ты умираешь от страсти?
— Ну и это тоже. Я спасу её, а потом уже предамся страсти; ну и кино поснимаем какое-нибудь…
— В Вегасе?
— Не знаю. Посмотрю по рейсам, куда быстрее.
А потом слушал душ, постучался. Она ответила как Оливер точь-в-точь:
— Мм?…
— Ты в порядке?
— Нет.
— …
— До спины не достаю, у тебя есть в душе такая щётка с длинной ручкой?
Он засмеялся.
— Да. В шкафчике, слева. Но я бы потёр тебе спину.
