— Анри, — сказал он, глядя на фотографию, поезд стучал колёсами, за окном была уже ночь, в которой летели инопланетяне, — кто же убил тебя?…
Он поставил будильник на утро — ну, чтобы не пропустить начало серпантина и Арклоу внизу. Но разбудил его всё равно голос Мелиссы — она пела возле его двери «Торбу-на-круче» про доброе утро: «С добрым утром, вот и я, с добрым утром, как вчера, буду петь тебе… тра-ла-ла…»; «если у нее дома никто не слушает музыку, откуда же она знает хоть какие-то песни, — подумал Снег, — не в школе же они учат «"Торбу-на-круче"»; он представил, как она сидит и ловит на самодельный радиоприёмник какое-нибудь радио «Туман»: Muse, Travis, Роб Томас, HIM, Moby, Ханс Циммер; как в советское время ловили американское радио; и засмеялся; «я слышу, Мелисса, слышу; иду», — он опять уснул в одежде и в записях Анри Дамьера; а потом вышел в коридор; горы были у самого стекла, — казалось, можно коснуться руками облаков и снега; «боже, как красиво». Она была по-прежнему в тёмных очках.
— А приходите к нам в гости, у нас есть шикарный зелёный… — она поморщилась выразительно, но, не меняя восторженной интонации, продолжила: — …с шиповником чай. И донатсы с шоколадом…
— И стеклянные шахматы, — сказал Снег.
— Да. Вы играете?
— Да, мы с Максом, моим другом.
— И кто выигрывает?
— Макс чаще. Он математик.
— А вы всегда доигрываете до конца? Или рассчитываете ходы и говорите: «ну… ладно, как бы я ни пошёл, ты всё равно выиграешь…»?
— Когда выигрывает Макс, то он просто говорит ходы, и я ругаюсь и иду ставить чайник, и завариваю какой-нибудь крепкий чёрный с кардамоном, а когда я выигрываю, то мы сидим до поздней ночи, утра, курим, все в дыму, а мир кружится вокруг нас, как планеты вокруг Солнца…
— И что делает Макс, когда проигрывает?
— Варит какао…
Поезд медленно шёл вниз; они пили ужасный чай, играли в шахматы: один раз выиграл Снег, один раз Мелисса, два — вничью; Белинда читала Фрейда; «видите, видите?» — воскликнула Белинда; Снег посмотрел в окно — голова кружилась, дыхание захватывало, адреналин хватал сердце рукой — так было высоко; вокруг был снег и сосны, а внизу — обрыв; поезд двигался еле слышно, точно впереди шёл ребёнок с лампой; Снег представил, как поезд падает вниз и от них остаются только обрывки цветной одежды; будто несколько сотен фарфоровых кукол разбилось; на дне виднелся город — крошечный, размытый, будто лежащий под водой; прошло часов пять; Белинда действительно надела пальто, шарф, высокие вышитые сапоги; а теперь это была рождественская открытка — Санта-Клаус летит на санях, над сияющим городком; он был ненастоящим, таким игрушечным, этот Арклоу в окне, — такой идеальный, такой идиллический; Снег вспомнил одну открытку: средневековый городок, люди катаются на коньках, водяная мельница в центре города, мягкое жёлто-розовое небо, и на дереве сидят и смотрят на городок, на людей ангел, скрестив свои босые ножки, и большой чёрный кот; Белинда стала рассказывать, где главная улица, что за магазины и кафе на ней: «…а вон то — ратуша, а дальше — церковь; у нас в городу почти все католики; а там, с башенкой, школа…»; ещё было видно парк, каток, дороги; через пару часов стали различаться машины и даже дети — некоторые из них махали поезду рукой; Снег ушел к себе и начал одеваться; достал свитер в чёрно-бело-малиновую полоску, джинсы, сапоги под колено — «я в них как Хан Соло или капитан «Светлячка» Мальком Рейнольдс, — сказал он Максу, когда купил их, — чувствую, что у меня длинные стройные ноги — такое женское ощущение», а Макс хохотал, — и чёрное пальто выше колена, с капюшоном; Снегу нравилось в нём больше всего то, что подкладка, карманы и капюшон были жёлтые и клетчатые; и классные финские перчатки — с открытыми пальцами и варежкой на пуговке; оранжевые, с белыми оленями и снежинками. Мелисса и Белинда уже стояли в коридоре; два зелёных чемодана; две тёплые чёрные куртки; «ой, какой вы, — сказала Белинда и разозлилась, что восхитилась им, ведь обещала себе. — Вы совсем не похожи на специального агента; вы похожи на модель Живанши… и на нашего мэра, Луция Орсини». Снег изогнул бровь — имя ему понравилось; он вытащил свою сумку — клетчатую, на колесиках — в коридор; а поезд всё продолжал и продолжал идти вниз — но уже быстрее; и в какой-то момент оказался на ровной земле, и побежал, будто за мячиком, засвистел от радости; и стены задрожали, и занавески на окнах — от скорости; и потом опять начал тормозить, разбрасывая пар и скрип, — это уже был Арклоу…
Больше всего Снегу запомнился воздух — пронзительно-холодный, который сразу втягиваешь со свистом и стоном, как при боли, — и необыкновенно чистый; он сразу подумал про «Имя Розы» — монастырь высоко в горах; про «Багровые реки» — университет и лавины; юноша поднял голову — текла ночь, и за светом фонарей гор было не видно, но они чувствовались, дышали, касались затылка; «у нас почти нет солнцу — сказала Белинда, — а вас встречают?» «не знаю», — ответил Снег, и вдруг кто-то его окликнул ясным-молодым-свежим, как запах апельсинов, голосом:
— Снег Рафаэль?
Белинда вздохнула. Снег обернулся: молодой человек одного с ним роста, одного телосложения, длинноногий, широкоплечий, узкий в талии, из журнала «Эсквайр», реклама «Прада»; идеальное лицо: яркие брови, карие глаза, греческий нос, подбородок с ямочкой, изогнутые губы, вечерняя небритость; высокие сапоги, обтягивающие джинсы, чёрная блестящая куртка с меховым капюшоном, тёплые кожаные перчатки.
— Я мэр Арклоу, Луций Орсини, — парень снял перчатку, ладонь у него оказалась узкая, нервная, но очень сильная, хирургическая, — и теплая; Снег стащил свои финские, и они пожали руки друг другу; будто знакомы тысячу лет, встретились сквозь времена и тревоги; Белинду и Мелиссу ждал их папа, грузный усталый человек, тоже в куртке с капюшоном; «видимо, это местная любимая одежда», — подумал Снег; он попрощался с ними кивком головы, хотя Мелиссу бы с удовольствием обнял; но это выглядело бы неприлично. — Здравствуйте, мистер Свон; привет, Белинда. Мелисса, ты как?
— Спасибо, мистер Орсини, всё хорошо.
— Понравилась столица?
— Да я почти нигде не была, только в парке при больнице… там очень красиво — у них есть аптекарский огород, везде таблички и лекарственные растения; будто в средневековом садике монастырском…
— Понятно… Надеюсь вскоре увидеть самые красивые глаза Арклоу снова…
Мелисса улыбнулась словно взрослая — но не кокетливо, а будто сожалея о чём-то; будто ей лет сто. Снег подумал: «наверное, ей тяжело — с сестрой-ведьмой и отцом, которому ничего не нужно после смерти их матери; надо по быстрее расправиться с их вселенским злом и заняться уговорами — отдать Мелиссу в музыкальную школу; может, написать Даниэле…»
— Я вам снял номер в гостинице; хороший; выбирал по принципу «понравилось бы мне самому здесь жить»… — Луций улыбался; Снег подумал: «сколько ему лет?.. лицо у него молодое, Зака Эфрона, а вот манера разговаривать — как у Гэндальфа; ну да, он же мэр, он всех знает и обо всех заботится». — Вид из окна на горы — хотя они везде… Красное постельное бельё. Ну и конечно, кабельное.
