Университет был крупный, как Моби Дик; рядом с другими: «Дойлю и Пересу из группы сто восьмой явиться к декану седьмого числа в одиннадцать часов — для выяснения обстоятельств драки, произошедшей между ними в общежитии номер два пятого числа»; «первому и второму курсу пройти срочно флюорографию»; «экскурсия в Музей современного искусства — быть всем»; и подобные — суета сует, пена дней; обрывки жизни; по объявлению скользили глазами, не находили ничего важного; кто-то вечером посмотрел новости; «Пап, бухта Анива — это где?»; пока объявление не сдуло сквозняком — в окна пришла весна. Всё капало, на улицах разливались чернилами лужи; на объявление наступили грязным ботинком — тот самый Паултье, волосы темно-темно-рыжие, почти бордо; в левом ухе серьга — потомок пиратов; кожаная куртка. Вслед за Паултье шел Стефан; он смотрел под ноги и поднял листок; медленно, словно еле умея, прочитал.
— А, ван Марвес, проходите, — сказал и.о. зав. кафедрой; сам зав уехал в Америку — за архивом 11-го сентября, писал докторскую; Стефан прошел — он был такой тонкий, узколицый, молодой, что и.о. всегда хотелось его усыновить, накормить, почитать Диккенса, — чай, кофе? Кофе «Максим» растворимый; чай в пакетиках, «Ахмад» с корицей…
— Нет, спасибо, — сказал мальчик; он всё стоял с объявлением в руках, мятым, грязным, и думал: судьба это или так, просто; знак свыше; можно забыть, — у вас тут объявление упало…
Лаборантка обернулась; «а, положите на стол, потом приклею»; она поливала цветы и была влюблена; Стефан ван Марвес положил и спросил, как о времени:
— А бухта Анива — это где?
— Далеко, — ответил и.о., — зачем вам, Марвес? у вас отличные перспективы на будущее; слышал, вы проходили практику в посольстве Великобритании; по ней и будете писать диплом?
— Нет, по Индонезии, скорее всего; экзотичней; я с братом ездил, у нас там киностудия. А как далеко? — Стефан понял, что это то, что нужно; будто угадал, что хочет на завтрак: яйцо всмятку, два тоста со сливовым джемом и яблоко белый налив.
— Лететь на самолете до столицы, потом до севера, где ничего не ходит уже; и там будет вертолет; никто не хочет — безумие; слишком холодно, много ветра и снега, и еще море — брр…
— Дайте телефон.
И.о. посмотрел на мальчика внимательно, словно тот спросил его о смысле жизни; лаборантка перестала поливать цветы и прислушалась, а Стефан думал — это не дети; просто я хочу уехать, понять, жив ли я; а и.о. сказал:
— Вы что хотите доказать этим, Марвес? Вы прекрасный журналист и без влияния родителей; смелый, стремительный, даже дерзкий; а в Гель-Грине талант не нужен — там нужно здоровье и ремесло, понимаете меня?
— Да, — ответил Стефан; он ответил «да» грязному листку бумаги в его тонких, девичьих пальцах, ногти с маникюром; Капелька всегда завидовала — свои она изгрызала до корней; и пошел сквозь наступающую весну домой — пешком, через парк, наполненный лучами, водой и птицами, как рай; дома была одна прислуга; Свет и Цвет были в детском саду; и набрал номер; опять что-то неземно звякало, как в разговоре с Рекой; «где ты, Река, вечный бродяга, — подумал Стефан, словно позвал, — ты бы поехал… если уже не там…» — и ответил мужской голос, темный и хриплый от расстояния:
— Да; Гель-Грин; Расмус Роулинг слушает…
— Кто вы, Расмус Роулинг? — прокричал Стефан; слышно было ужасно; как из-под подушки.
— Начальник порта, а вы?
— Я журналист, звоню по объявлению…
— Вы студент или как?
— Да; заканчиваю…
— Хотите у нас работать?
— Да.
— Здесь тяжело…
— Рассказали.
Повисло молчание, будто Расмус Роулинг накрыл трубку рукой и советуется с кем-то в комнате; Стефан представил огромного бородача в галстуке и кирзовых сапогах; рассмеялся тихо; в окно врывалось солнце; «интересно, там есть весна?»
— Эй, а как вас зовут? — снова в ухе возник голос издалека.
— Стефан ван Марвес.
— Голландец, что ли?
— Предки…
— А-а… Это хорошо. Значит, море в генах есть… Ну, приезжайте. Знаете, как до нас лететь? До столицы, потом на север — до полюса; там через полюс вас заберет вертолет. Скажите ваш адрес; мы вам деньги вышлем…
— Мне не нужны деньги, — но Расмус уже не слышал; проорал обратно адрес; «правильно?» — и отключился; словно убежал. Стефан смотрел на телефон, и радость наполнила его, как кувшин наполнился бы водой; для цветов с полей; Река приносил такие Капельке, и они стояли долго-долго; «они стоят так долго, потому что кувшин глиняный, это особая магия», — повторяла весело Капелька…
— Прощай, Капелька, — прошептал он; а назавтра вечером был опять семейный совет; «я думал, ты будешь у меня в журнале работать», — повторял дядя, мама морщилась от дыма его сигар; сухой и тяжелый, словно камин плохо разгорался; папа молчал, сложив перед собой узкие, как и лицо, руки; Эдвард кривился: для него Стефан был черной овцой; и еще — он женился два года назад, а детей всё не было; и только одна мама поняла — «оставьте его в покое; всё за него уже сделали, жизнь расчертили, график; а он сам хочет пожить».
— Мы видели, как он сам умеет жить, — Эдвард кинул взгляд, будто чиркнул спичкой об коробку, — двое детишек незаконных к двадцати…
— Помолчи, — оборвал его отец и повернулся к Стефану: — А ты не молчи — отвечай, что за безумие? Ты хоть знаешь, что это — Гель-Грин?
— Порт, — пожал плечами Стефан; он опять стоял у окна; те же самые зеленые занавески.
— Огромный порт, — сказал отец, — мирового значения… Но его только строят; там нет даже домов. Бухту только открыли; это было сенсацией; два молодых брата; но ты даже для них слишком молод… Это очень ответственно, понимаешь? У тебя — дети; ты их с собой туда возьмешь?
— Да, — и дядя застонал; он тоже привык к Свету и Цвету; всегда приезжал с подарками: в этот раз была железная дорога на дистанционном управлении; потом все молчали и пили кофе — каждому свой; и Стефану опять не принесли; он стоял и смотрел в окно, как гаснет день, и думал: «хочу уехать; увидеть мир»; он не знал, почему подобрал это объявление; он просто чувствовал, что где-то далеко он есть совсем другой — настоящий Стефан, который ничего не боится; и учит этому своих странных детей…
— Как хочешь, — был папин вердикт; «подумай, Стефан» — дядя и Эдвард; через три дня пришли деньги с точным указанием рейсов — время и место; и Стефан сложил вещи; и когда он закрывал чемодан, вошла мама; с толстой черной курткой из сверкающей болоньи с меховым капюшоном; «зачем это, мам? я взял пальто» «возьми»; и густо покраснела, словно призналась, что любит не отца, а другого мужчину; «я смотрела новости — там все в таких ходят; там холодно и влажно»…
Цвету было четыре года, Свету шесть; скоро в школу; и Стефан думал, есть ли там школа; купил на всякий случай учебники, новые ботинки, кучу разноцветных свитеров; и всё боялся, что они не захотят поехать вместе с ним; будут плакать, прощаясь; в аэропорту; но они шли спокойно, держась за руки, в голубой — Свет и оранжевой — Цвет — кепочках; Цвет крутил головой: ему всё было любопытно; он был из первооткрывателей; и Стефан с облегчением понял, что, может, наоборот, к лучшему; с папой и мамой Цвет превратился бы в обыкновенного избалованного подростка, каким был Эдвард; а Свет был для него загадкой; как Река; как река. Они спали, обнявшись, в самолете; «какие милые, — сказала стюардесса в синей форме, — ваши братики?»; и принесла им по куриной отбивной с оливкой внутри и фигурного шоколада. Стефан смотрел на облака внизу; везде у него спрашивали паспорт — выглядел он на пятнадцать; застрял во времени, Марти МакФлай; когда его жизнь началась и закончилась; рассеянно целовал детей в макушки и покупал им мороженое и орешки по первому требованию. «Мы не упадем?» — спросил шутливо толстяк по соседству, пристегиваясь, у Света; мальчик посмотрел на него огромными серыми глазами; и, как потом толстяк рассказывал своим друзьям за пивом, «они у него словно засветились изнутри; словно корабль с призраками начал подниматься со дна моря»; и Свет ответил: «нет; вы умрете от сердца, через много лет, в больнице с синими стенами; мой папа — во сне, дома; а Цвета убьют люди с черной кожей; он будет великий путешественник; а я… еще не знаю» — и погрузился в созерцание ночных огней внизу. «Свет», — шикнул на него Стефан; люди вблизи оглянулись; а толстяк попросил через час стюардессу пересадить его в соседний салон; «там экономкласс, сэр» «ничего, я доплачу» «наоборот, он стоит дешевле»; и все оглядываются; «вот видишь, что ты натворил; напугал человека», — сказал Стефан; а Свет покраснел от обиды; «он сам спросил», — и отвернулся к иллюминатору опять; «только этого еще не хватало»; так они поссорились…
