— Так и есть. — Она сорвала с ближайшего куста листик и сунула в рот. — Форма латинского «С» символизирует прибывание и убывание луны. Но я полюбила ее задолго до того, как узнала об этом. С тех пор как я научилась писать буквы, форма и звук «С» казались мне особенными.
Мимо проплыла змея, и я застыла.
— Это птица, — сказала мае. — Смотри.
Под поверхностью воды виднелось тело птицы — это ее длинная шея создавала иллюзию змеи.
— Она называется змеешейка. Ты и про птиц не учила?
— Немножко. Мы больше занимались насекомыми. — Я напряженно обдумывала все рассказанное ею. — По-моему, Малкольм — тайная пружина всей этой истории.
— В общем и целом, он обошелся со мной по-доброму.
— Он похитил тебя. Он лгал тебе. — Я все больше и больше убеждалась в этом. — Отец не рассказывал тебе, как обошелся Малкольм с ним?
— Малкольм был его другом.
— Он не рассказывал тебе, кто сделал его вампиром?
Взгляд ее сделался настороженным.
— Никогда. Я полагала, что это был кто-то из его преподавателей.
«Почему отец рассказал мне, но не рассказал ей?» — недоумевала я.
— Как это похоже на него, такая осмотрительность. — В голосе ее звучала горечь.
— Ты слышишь мои мысли?
Она кивнула.
— Я не все время слушаю, честно.
— Почему я не слышу твои?
— Я привыкла их блокировать.
Затем она убрала защиту, и я услышала, как она думает: «Я люблю тебя. Я всегда любила тебя».
Я подумала: «Он до сих пор любит тебя. И никогда не переставал».
Она покачала головой. «Он разлюбил в тот день, когда я солгала, когда соблазнила его. Когда он после смотрел на меня, я видела стыд в его глазах».
— Я видела его глаза, когда он говорит о тебе, — сказала я. — Он тоскует по тебе. Он так одинок.
— Он предпочитает свое одиночество, — возразила она. — В конечном итоге Малкольм был прав. Так лучше для всех.
Я скрестила руки на груди.
— Позволь рассказать тебе о Малкольме.
И я рассказала маме о том, как отец «изменил статус» и что за этим последовало. Я пересказала ей все, что он говорил мне. Когда я закончила, она не проронила ни слова.
Мы поехали обратно в конюшни — сначала шагом, потом перешли на рысь, потом в галоп. Я вцепилась в седло, боясь оказаться сброшенной, но мне удалось усидеть. Мае на Оцеоле летела впереди.
Вернувшись в стойла, мы обиходили и накормили коней. Когда мае отвернулась, я чмокнула Джонни Кипариса в шею на ночь.
Наконец она произнесла:
— Я собираюсь прогуляться. Хочешь со мной?
ГЛАВА 14
Парковка оказалась забита, и маме пришлось поставить фургон на улице. Мы направились к длинному белому зданию с неоновой вывеской в окне «У Фло».
Внутри все столики были заняты, и возле стойки остались только стоячие места. Бармен крикнул: «Привет, Сара!» Мае то и дело останавливалась поздороваться, пока мы пробирались к угловой кабинке.
Там сидела Дашай с мускулистым мужчиной в черной ковбойской шляпе. Они пили что-то красное. Мама скользнула в кабинку, а я уселась с краю.
— Ариэлла, это Беннет, — сказала Дашай. — Мой друг.
Я пожала ему руку. У него было крепкое рукопожатие и красивая улыбка.
— Мне нравится ваша шляпа, — сказала я.
— Слышали?! Ей нравится шляпа, — воскликнул он. — А Дашай всегда велит мне ее снять. Избавься, мол, от нее.
— А у тебя есть бойфренд?
— Типа того.
— А какой он?
— Тихий. Волосы длинные. — Я подумала, есть ли возлюбленный у мамы.
Она взглянула на меня и сказала:
— Нет.
Официант принес нам два бокала пикардо, и мама подняла тост.
— За справедливость, — провозгласила она.
Дашай с Беннетом озадаченно переглянулись, но выпили.
Я отпила глоток. Вкус был уже привычен: на сей раз мне понравился его дымный оттенок. Оглядевшись, я заметила, что большинство посетителей тоже пьет пикардо. Там и сям виднелась то кружка пива, то бокал белого вина, но стаканов с красной жидкостью было вдвое больше. Почему почти все пьют одно и то же?
— Люди привычки, — сказала мае.
— Почему оно такое красное?
— Считается, что это секретный рецепт, — сказал Беннет.
— Я где-то читала, что цвет дают давленные насекомые. — Дашай подняла стакан, и в проникших в окно лучах заходящего солнца жидкость засияла темно-красным светом.
— Очень аппетитно. — С момента нашего с ней разговора мама ни разу не улыбнулась, и я только теперь поняла, как часто она это делала прежде. — Ариэлла, мне надо поговорить с друзьями. Ты можешь слушать, но речь пойдет о том же, что мы с тобой обсуждали несколько часов. Или можешь поиграть на музыкальном автомате. — Она порылась в кармане и извлекла горсть мелочи.
Я не хотела слушать всю историю по второму разу. В любом случае, мне тоже надо было подумать. Я взяла деньги и свой стакан и направилась к музыкальному автомату — блестящему красно-желто-лиловому механическому чудовищу. Единственный музыкальный автомат, виденный мною прежде, стоял в кафе в Саратога-Спрингс, а этот был в три раза больше.
Я не нашла ни одного знакомого названия, поэтому выбрала песни наугад: «Поздно вечером на Модлин-стрит» Морисси, «Брошен на острове пианино» «Блад бразерс», «Огненное озеро», «Мит паппетс», «Город-призрак США», «Мис-фитс». Я скормила машине четвертаки. Когда музыка заиграла, это оказалась не одна из выбранных мною песен, а баллада в стиле кантри о кольце огня. Похоже, все в баре ее знали: все подпевали в припеве, кроме мамы и ее друзей, погруженных в беседу в угловой кабинке.
Я села на табуретку возле автомата и смотрела на посетителей, которые время от времени поглядывали на меня. Были ли они все вампирами? Или просто этот уголок Флориды питает необычайную страсть к красным напиткам?
Они выглядят как «нормальные люди», подумалось мне. Разного возраста, роста и цвета кожи, одеты в самую обычную одежду. Двое мужчин были в комбинезонах механиков, пара была в деловых костюмах. Так могла выглядеть публика в баре любого маленького города, за исключением преобладания красных напитков и песен в музыкальном автомате… и только теперь до меня дошло, что никто здесь не страдал излишней полнотой.
Наблюдая за народом у стойки — официант массировал плечи одному из завсегдатаев, бармен напевал и прихлебывал из собственного темно-красного стакана, — я думала об отце, сидящем в своем зеленом кожаном кресле и попивающем вечерний коктейль в одиночестве. Интересно, какого цвета сорочка у него сегодня? И хотя я устала от размышлений о его прошлом, оно начало снова прокручиваться у меня в голове.
