Посвящается моему светлому «альтер эго» — единственной и совершенно незаменимой Тане, которая стоически терпит все мои чудачества и которую я нежно люблю;
всем писателям, похожим на меня и совсем на меня не похожим;
а также Моник и Матильде, о которых я ничего не знаю…
Пролог
* * *
…— Единственное, что волнует меня, — будет ли конец этим сучкам? — сказал Анхель-Эусебио. — В количественном плане, я имею в виду. Все бы отдал, лишь бы нынешняя оказалась последней.
— А я бы отдал все, лишь бы с ними никогда не случилось то, что случилось. И чтобы ни с кем этого не случалось. Никогда и нигде, — сказал Маноло.
— Х-ха! Тебе и отдавать-то нечего! Держишься на плаву только благодаря мне…
— Я всегда об этом помню, Анхель-Эусебио. Ни на секунду не забываю.
— И правильно делаешь. И не забывай. А про все остальное лучше забыть. В первую голову — про сучек.
— Про ту, которую прибило к нам прошлой зимой, ты тоже говорил «сучка». И что в результате оказалось?
— Что?
— Да ничего. Никто ведь так и не узнал, кто она такая. Кем была на самом деле.
— Вот видишь!.. Это не опровергает мою точку зрения…
— Но и не подтверждает ее.
— Но и не опровергает!.. Всем ведь известно, что женщины либо сучки, либо состоят с тобой в кровном родстве, и это переводит их в разряд святых.
— А в твоем случае — и мучениц. Всем ведь известно, как ты обращаешься с женщинами, Анхель-Эусебио! Двоих своих сестер ты загнобил так, что они сбежали… Одна — в Галисию, а другая — вообще в Португалию.
— Х-ха! Туда им и дорога!
— А твои жены? Они ведь тоже с тобой не ужились. Первая вроде бы в Санта-Поле, нет?
— Плевать мне на нее!
— А вторая?
— На вторую плевать еще больше!..
— Оно конечно, да только до Сан-Хавьера твои плевки не долетят! Нет?
— Не зли меня, Маноло!
— Я и не думал злить тебя, Анхель-Эусебио! Ты мой единственный друг. И ты… Ты добрый. Ты милосердный, вот что я хотел сказать. Ни один человек… ни один мужчина не отнесся бы к ним лучше, чем ты.
— Кого это ты имеешь в виду?
— Сам знаешь.
— А-а… Этих сучек, верно?
— Никто не знает, кем они были. На самом деле.
— Ну вот, опять!.. Опять ты начинаешь глупый разговор. Ни к чему хорошему он не приведет. Одни мучения, одно расстройство.
— Но разве ты… не хотел бы знать?
— О чем? О том, что с ними случилось? И так ясно: самое худшее, если они оказались здесь.
— Самое худшее, да. Точнее и не скажешь.
— Да уж! Мелкими неприятностями это не назовешь.
— Все верно. Только я думаю вовсе не о худшем. А о лучшем.
— Для них поздновато думать о лучшем, друг мой Маноло.
— Оно конечно… Но если бы все обернулось по-другому… Если бы сейчас была не зима… Лето…
— Уволь меня от проклятого лета, Маноло! Дай покой!
— Нет-нет, я вовсе не про наше лето…
— Как будто ты знаешь какое-нибудь другое лето! Не смеши! Ты ведь никогда отсюда не уезжал. Никуда.
— Неправда! Три года назад я ездил в Мадрид… На целую неделю.
— Что-то не припомню…
— Это потому, что тебя тогда не было на острове. Ты был в отлучке, закупал товар… Брелки, магниты, керамическая посуда… Пробная партия в семьсот штук каждого наименования.
— Точно! Мы тогда быстро все распродали, всего-то и осталось после сезона, что с полсотни кружек. Надо же, я и понятия не имел, что ты ездил в Мадрид. И что ты делал в Мадриде?
— Ничего. Просто решил посмотреть — какой он, Мадрид.
— И какой же он, Мадрид?
— Слишком большой, слишком. И сверкает так, что глазам больно. Они… Они ведь тоже могли жить в Мадриде, нет?
— Кого это ты имеешь в виду?
— Сам знаешь кого. Я думаю, что только там… в сверкающем Мадриде… они могли бы жить. Нигде больше.
— Ты вправду такой дурак или просто прикидываешься? На свете куча городов, которые сверкают почище Мадрида. Только вряд ли они жили в Мадриде…
— Где же еще?
— Почем мне знать? Они светлокожие, и глаза у них широко распялены, так и норовят вскарабкаться на виски, — ничего общего с испанками.
— Как будто в Мадриде одни лишь испанки! Там много разных женщин, отовсюду… Потому что это — Мадрид. А одна из них… Та, что мы выловили не прошлой зимой, а позапрошлой… Самая красивая из всех…
— Не самая…
— По мне — так самая! Блондинка…
— Положим, блондинкой она не была. Шатенка, так будет вернее.
— Вот и нет, Анхель-Эусебио, вот и нет! Точно тебе говорю, она блондинка! И даже немного похожа на американскую актрису, забыл, как ее зовут…
— Американских актрис полным-полно.
— Мы же вместе смотрели этот фильм, про сумасшедшую писательницу и нож для колки льда!
— Шэрон Стоун, вот как ее зовут. Шэрон Стоун. Память у тебя никудышная, Маноло. И нисколько она не похожа. И она шатенка. Шатенка, а никакая не блондинка.
— Это от того, что волосы у нее были мокрые, когда ты ее нашел. Вот она и показалась тебе шатенкой. А первое впечатление — самое сильное. Втемяшишь себе в голову, что было так, а не иначе, — и никакими силами этого не выбить!..
— Да какая теперь разница, блондинка или шатенка? И что тебе до этого? Что тебе до той чертовой зимы? Она давно прошла, нет ее, нет!.. Ты точно с прибабахом, Маноло! И я — полный идиот…
— Зачем же возводить на себя напраслину, Анхель-Эусебио? Какой же ты идиот? Ты самый умный человек на нашем острове, любой это подтвердит! И бизнес у тебя идет лучше всех. И ты знаешь, что предложить пришлым людям, чтобы они остались довольны.
— Пропади они пропадом, эти пришлые люди!
— Оно конечно… Только что бы мы делали без пришлых людей? На местных надежды никакой — из них лишней копейки не выдавишь. А пришлые легко расстаются с деньгами.
