Спальня напротив выдержана в стиле хай-тек. Вернее, «дурно понятый хай тек», как любит выражаться ВПЗР. Современная мебель с яркими пластиковыми вставками, встроенный зеркальный шкаф, несколько постеров на стенах: с Пенелопой Крус, открыточным видом Манхэттена и афишей шоу цирка дю Солей «Alegria». К цирку дю Солей ВПЗР (не видевшая в глаза ни одного представления) почему-то питает самые нежные чувства, а к Манхэттену относится нейтрально. Не повезло только Пенелопе Крус — ее ВПЗР не слишком жалует. Как, впрочем, и целый вагон других актрис, продавшихся монструозному Голливуду за нехилый гонорар. И к тому же (за сходный гонорар) снимающихся в рекламе «чего угодно-только-денежки-плати», а это уже — откровенное бесстыдство! Anti-age профанация, залепуха для увядающей кожи. Как две эти женщины будут существовать в одном пространстве — неясно. Ясно только, что ВПЗР облюбовала для себя именно хай-тек спальню — ее баул, наполовину выпотрошенный, стоит у кровати. Выбор обусловлен не цирком дю Солей, а окном во всю стену.
Несмотря на быстро наступающие сумерки, за окном еще просматривалась терраса. Да и без нее вид со второго этажа был просто великолепным: сплошное море. Мечта рантье всех мастей и простаков, насмотревшихся историй made in монструозный Голливуд. Раздвинув створки, я вышла на террасу, — и к морю тотчас прибавился ветер и некоторые, до сих пор скрытые детали пейзажа: одинокое дерево, пристань, дорога, часть каменистого пляжа, почивший в бозе филиал океанариума и маяк на самой оконечности Талего — его темный силуэт врезался в небо.
Прямо под террасой находилось некое подобие садика. Попасть в него можно было из салона, но имеет ли смысл попадать? Ничего там нет, кроме большого горшка с кактусом, пары непрезентабельных садовых скульптур и того самого одинокого дерева. Надо бы поинтересоваться у аборигенов, как оно называется. Я видела такие деревья на побережье: они похожи на ели, но совсем не пушистые, и ветки достаточно далеко отстоят друг от друга, поднимаясь вверх под одинаковым углом. И еще больше, чем на ели, они похожи на ритуальный подсвечник менору.
— Вот ты где! — раздался голос ВПЗР за моей спиной. — Здорово, да? Красотища несусветная…
— Вы про вид? Вид — ничего себе…
— Ты не возражаешь, если я займу эту спальню?
— Вы ведь ее уже заняли. А где собираетесь работать?
— Еще не решила… Ты осмотрела дом? Есть подходящее место для кабинета?
— Разве что салон…
— А море оттуда видно?
— Наверняка… видна какая-то часть.
— Ладно, с кабинетом мы разберемся завтра. А сейчас ты должна сделать две вещи. Во-первых, снять со стены эту девку. Она меня раздражает…
Так и есть, бедняжку Пенелопу изгоняют из временного вэпэзээровского рая, не дав даже возможности оправдаться за сожранную в полной несознанке емкость с шампунем. Не дав покаяться в грехах, густо вымазанных краской для волос. В жизни, в отличие от собственных книг, ВПЗР довольно предсказуема. Как и любое этническое божество, так и норовящее сунуть простому смертному шкворень в задницу.
— …Вешала ее не я, так что и снимать не мне. Переходим ко второму пункту программы.
— Второе: не мешало бы поужинать. Предлагаю тебе сходить и заказать столик в кафе.
— Думаете, там не протолкнуться? Все столики зарезервированы в связи с выступлением на местной сцене цирка дю Солей?
— Да, это хорошая фраза, — секунду подумав, сказала ВПЗР. — Я, пожалуй, ее ангажирую…
— Не забудьте указать авторство.
Забудет. Забудет намеренно, если вообще когда-нибудь воспользуется. А если воспользуется — то переиначит до неузнаваемости и всунет совершенно в другой контекст — без цирка, но с Пекинской оперой, русским балетом, бродвейским мюзиклом и стенд-ап шоу, где у микрофона корячится еще незабронзовевший Вуди Аллен.
Все эти домыслы оттого, что я никак не могу вникнуть в особенности устройства головы своей работодательницы. С анатомией, в общем, все понятно: голова у ВПЗР самой обычной формы, но при этом имеются две макушки, как у самых настоящих баловней судьбы. Пока, правда, их волшебные свойства не проявились
Внутри ее черепной коробки все сложнее. Иногда мне кажется, что там арендует помещение химическая лаборатория. Этажом ниже расположились подпольный цех по производству колбасы
Индонезийцы борются за качество.
Конечно, им иногда не хватает фантазии сочинить революционный фасон; авангард — не их стезя, но с лекалами известных фирм они управляются виртуозно. И даже могут привнести какую-то деталь лично от себя: фрагмент национального орнамента, пуговицы нестандартной формы, вышивку на воротнике. Химическую лабораторию тоже не стоит сбрасывать со счетов: она отвечает за расцветки тканей. Персонал лаборатории (сплошь выходцы из Западной Европы) намного более продвинутсраная
Затем в дело вступают дотошные индонезийцы — и пошло-поехало! — конечный продукт очень даже удобоварим.
В нем можно показаться где угодно, он соответствует любому из существующих дресс-кодов, словом — покупай вещицу и носи на здоровье, никто и пальцем не посмеет в тебя ткнуть. Наоборот, все найдут твой прикид почти что эксклюзивным. И лишь некоторые (не менее продвинутые, чем элэсдэшники из химлаборатории) особи в состоянии заметить: а шмотка — то перелицованная! Но дальше льстящей самолюбию констатации факта дело не пойдет: не станешь же выворачивать вещь наизнанку в поисках фальшивого, наспех присобаченного лейбла.
Я не хочу сказать что в потоке сознания, который так культивирует в своих книгах ВПЗР, можно обнаружить водовороты и тихие омуты написанного до нее.
Именно это я и хочу сказать: её тексты всегда кого-то напоминают. Кого то, что то… Больше всего — хорошо сделанной перевод о какого нибудь европейского языка. Да! — Это похоже на переводную литературу, поскольку местная реальность, начиная от имен и заканчивая ситуациями, её не интересуют. Она сама признавалась, что в юности никогда не могла назвать героя русским именем — так оно и застревало в горло, как кость, ни туда ни сюда
