ВПЗР обожает такие бесполезные раритетные штучки — и как она могла прошляпить звонок? И кто прикрутил его к современному велику? Какой-то неизвестный и очень деликатный мастер, ведь приделан он искусно, сидит на руле как влитой! Как будто всегда там и был.
Я почему-то вспоминаю о Катушкине, никогда не выезжавшем из Питера. Вот если бы он чудесным образом оказался здесь!.. Вдвоем с народным умельцем Катушкиным мы бы живенько спустили на воду любое из находящихся на острове плавсредств и отчалили отсюда, чтобы никогда больше не возвращаться…
Хотя нет!
Если ВПЗР останется здесь — останется и Катушкин. Будет жевать сопли у входа в бар Хонки-Тонк, наблюдая, как его засыпает песками времени.
Но пока что песок засыпает меня. Его, непонятно откуда, приносит сильными порывами ветра. Когда только он успел подняться? Или все дело в том, что я выбралась на открытое пространство и качу теперь по каменистой дороге в сторону маяка?.. Позади осталось здание океанариума и еще какое-то здание, напоминающее летний ресторанчик. Не помню, видела ли я этот ресторанчик летом и работал ли он? Наверняка работал, он примыкает к лагуне, где находится единственный на острове песчаный пляж. Разглядеть что-либо за мутными окнами ресторанчика невозможно, к тому же они заставлены штабелями грязно-белых пластиковых стульев.
Дорога, по которой я еду к маяку, — единственная. По обеим сторонам от нее тянется унылая пустошь, кое-где разбавленная низким колючим кустарником, кажется, он называется «гарига». Я пытаюсь найти на дороге следы от велосипедных шин — тщетно. В какой-то момент крутить педали становится труднее: начался небольшой подъем, хотя по ландшафту этого не скажешь.
«Cara al mar» стремительно приближается, теперь я могу разглядеть его в подробностях. Он сложен из светлого пористого камня, слишком мягкого, чтобы противостоять стихии. Именно такое складывается впечатление, когда смотришь на иссеченные ветром и морем плиты. «Cara al mar» стоит на некоем подобии мыса, и он совершенно одинок: нет ни хозяйственных пристроек, ни сараюшек, — один лишь брезентовый навес, под которым (опять же!) ничего лет, кроме небольшой груды щеп и коротких суковатых веток.
Помнится, ВПЗР рассказывала мне об абстрактном желании стать смотрителем маяка. Чтобы это желание претворилось в жизнь, одного маяка недостаточно. Не мешало бы пристроить к нему кегельбан, кинотеатр со стереозвуком, ресторан средиземноморской кухни, ресторан быстрого питания, кофейню, кондитерскую, супермаркет и пыточную, где бы она вздергивала на дыбе своих литературно-критических недругов, заливала им в рот раскаленный свинец и капала водой на темя… Ах да — еще озерцо! Непременно с уточками, потому что эта сучкаспасительницей мира
Фонтанка и Летний сад, как вы далеко!
Оскорбленная добродетель по имени ВПЗР намного ближе. Но где конкретно она находится, я без понятия. На короткое мгновение мне в голову закрадывается мысль, что она покинула остров; что за ней пришли сочиненные ею же яхтсмены — и вызволили из плена. А я осталась в одиночестве, вот ужас, так ужас!!! Впрочем, эту мысль я немедленно изгоняю: по причине ее полной бредовости.
Еще ни разу в жизни я не была на маяке, самое время узнать, что он из себя представляет. На практике, а не в теории. Маяки, как и люди, везде одинаковы, — не раз утверждала ВПЗР, большая поклонница фотоальбома некоего Сеппо Лоурела «Suomen Majakat».
[29]
На этот многостраничный и многопудовый талмуд мы наткнулись в книжном магазине города Иматра, куда периодически выезжаем «глотнуть воздуха просвещенной Европы», как выражается ВПЗР. Какое отношение финская провинциальная дыра имеет к «просвещенной Европе» — неясно. Но требовать от ВПЗР ясности и уж тем более логики — напрасный труд. Надо принимать к сведению все ее выкладки и соглашаться с ними — только так можно сохранить нервы и душевные силы.
А альбом «Suomen Majakat» так понравился ВПЗР, что она, не отходя от прилавка, захотела слиться с ним в экстазе. Поначалу даже рассматривался вариант «Альфа» спиз
После воссоединения с «книгой всей жизни» и ее двухнедельного внимательного изучения я ждала, что ВПЗР разродится экзистенциальным романом, где все действие вертится вокруг маяка в каком-нибудь экзотическом уголке мира. Но этого так и не произошло.
Может быть, теперь произойдет?
Хотя Талего совсем не экзотичен. Нисколько.
И «Cara al mar» действительно напоминает все другие хрестоматийные маяки: взметнувшаяся к небу свеча из камня и кроха-домик, кое-как прилепленный к ее основанию.
К этому домику с тремя узкими, как бойницы, окнами и высоким крыльцом я и направилась.
Я не стала стучаться и сотрясать воздух бесполезным криком «Хозяева, ау!». Я поступила так же, как поступает ВПЗР, — просто толкнула дверь и все.
За дверью оказалось вполне обжитое помещение, не лишенное своеобразного уюта. Помещение состояло из трех комнат: довольно просторной гостиной и двух маленьких, узких, как пеналы, спален. Кухни не было — лишь небольшой закуток слева от входной двери. Туда с трудом помещались холодильник и небольшой обеденный стол с приставленными к нему стульями. На столе стояли микроволновка и чайник. Микроволновка и чайник были вполне современными, а холодильник — довольно старым. Когда-то белая эмаль дверцы пожелтела, а там, где раньше находилась металлическая нашлепка с названием фирмы, зияло темное пятно овальной формы.
В гостиной, куда я переместилась после беглого осмотра кухонного закутка, дела обстояли намного веселее. Сквозь побелку проступала старинная каменная кладка, местами неровная и шероховатая, — и это придавало стенам гостиной неизъяснимое очарование. На одной из них висели три живописных портрета в легких рамах: женский и два мужских. Живопись была так себе, вполне рядовая, чтобы не сказать — дилетантская. Очевидно, художник, забив на эмоциональную составляющую, добивался одного: фотографического сходства. Неизвестно, удалось ему это самое сходство или нет, но портретные персонажи получились невыразительными. В них не было жизни и не было истории жизни — вот что!.. Ничтожные и маловразумительные людишки, лишенные внутренних переживаний, лишенные страстей, — никому и в голову не придет оглянуться им вслед.
