Прошла неделя.
Прошла другая.
Глава 6
Разговор со Старохатовым был своеобразен.
– Игорь, – он сказал в трубку, как это говорят все и всегда, – здравствуй. Как твои дела?
Тон был подходящий, будничный и даже с некоторым желанием пообщаться запросто, – не деловой тон.
– С дочкой играю да на жену кричу, – этак с ленцой ответил я, – какие наши дела!
А он сказал:
– Пусто. Выгнал я ее, Игорь, а теперь как-то пусто вокруг.
– Смысл жизни пропал?
– Вот-вот! – Он засмеялся.
– Привыкнете.
– Разумеется… Но пока мне пусто без нее. Я рад, что расправился с ней: это было необходимо. Но когда многолетней распре подводишь черту, ощущение неважнецкое…
– Да, – осторожно поддакнул я.
– Когда кто-то ежедневно тебя ненавидит, ты чувствуешь, что ты живешь.
Мы говорили о том, что человек всегда недоволен. Грызется с кем-то – плохо, не грызется ни с кем – опять плохо. Мы жевали эту смолу минут пять или даже десять. Потом я шагнул чуть в сторону.
– Если вы тоскуете по былому, – сказал я, – могу вам сосватать подходящую личность.
– Кто это?
– Моя соседка. В нашем подъезде живет.
– Злая, что ли? – Он понял, что шутка. Засмеялся. Разговор пошел свободнее. И безответственнее. И тут я начал тихую и легкую подмену:
– Я тоже, Павел Леонидович, разобрался до конца с одним человеком – и тоже на душе как-то пусто.
Он сам вспомнил:
– С тем, который тебе не давал покоя, – с тем, в котором загадка?
– Точно.
– Разгадал?
– Вроде бы да.
– Это любопытно, – откликнулся он.
И я спешно – ловя на слове – пошел на приземление. Вниз. С облаков.
– А вы приходите, Павел Леонидович, если время, конечно, есть.
– К тебе в гости?
– Я собрал о нем большой материал. Интересный. Действительно интересный.
– Прийти? – Он призадумался.
– Прийти, послушать и оценить мой кропотливый труд, – сказал я и этак засмеялся. Вроде как скромничал и одновременно пытался шутить. Есть такая интонация. Шучу, дескать, потому, что смущаюсь. И тут же довольно прозрачным намеком подсовывалось вот что: вы ведь как-никак мой учитель, Павел Леонидович, вот и послушайте меня, оцените, явите милость.
И был еще намек, совсем дальний, приглушенный: может быть, из этого материала можно сделать сценарий?
И в намеке наживочка, уже вовсе еле различимая: может быть, совместно, а?
Но все это, разумеется, было размыто основной разговорной интонацией – проникновенной и, сколько можно и уместно, просительной. Потому что я именно просил Старохатова – просил, хотел любой ценой его зазвать. Заполучить. Заманить к себе. И вот все вместе сложилось в слова:
– Послушать и оценить мой труд – приходите, а?
– Сейчас?.. Прямо сию минуту? – Он засмеялся.
– Да… Если можете.
Я повесил трубку. И тут же быстренько выдворил из дому Аню. Старохатов на машине, минута – и будет тут. Аня встрепенулась:
– С Машенькой?.. Уходить?.. Погулять?
– Да. Да. Да.
* * *
И вот мы сидели на кухне. Он и я. Он сидел на том уютном месте, что у окна; там можно выложить на стол локоть и чтоб голова удобно и царственно опиралась на левую руку – тем более что голова была именно седая и львиная у Павла Леонидовича Старохатова в ту минуту. И голова и поза стали у него, если так можно выразиться, особенно львиными или вдвойне львиными, когда он понял, зачем его пригласили. А он быстро понял. Тут же.
– Понятно, – раздельно сказал он, кивнув и поглядев мне в глаза.
И еще раз:
– Понятно, – и опять кивнул, игру принял. Не вскипел, не фыркнул, не очень даже удивился – потому что не из тех, кто вскипает и удивляется: «Значит, это меня, Старохатова, он раскусил. Ну-ка, послушаем». На лице был покой: мне, дескать, даже любопытно… Жаль, дескать, только, что эти магнитофонные записи так и шибают в нос вырождением искусства и современной дешевкой. Ну да ладно. Послушаем.
И мы слушали.
Он смотрел в окно – вполоборота. И я тоже в те минуты смотрел в окно. А магнитофон работал. Лента шуршала и сухо потрескивала, шла сценка Коли Оконникова и Старохатова.
С нее когда-то началось.
Коля Оконников. Я вам очень благодарен, Павел Леонидович.
Старохатов. Ну-ну, Коля, пустяки.
Коля. Не пустяки, Павел Леонидович. Я прекрасно понимаю, что это не пустяки, – не отказывайтесь, Павел Леонидович.
Старохатов (спокойно и холодно, ловя на слове). А я не отказываюсь, Коля. Мы будем соавторами.
Коля (он онемел; и тут же – поспешно, машинально). Ну конечно. Ну ясно. Само собой…
Сцена была впечатляющая, что и говорить. Но шла в моем пересказе. Моим голосом.
А далее пошли документы. Первым документальным куском шел разговор с Лысым пьянчужкой Сценаристом. За столиком. С пивом.
«Он меня спас. Он улучшил сцены. Он перелопатил весь мой Сценарий».
«Помог, да?» (Мой вопрос.)
«Это великий человек – великий, великий!»
«Пей пиво».
«Он помог, как помогает отец. Как помогает брат. Бескорыстно. Искренне. Никто и никогда не помогал мне, как помог Старохатов».
«Он не взял с тебя ни копейки – ты уверен? Тебе пиво случайно не отшибло мозги?» (Мое уточнение.)
«О чем ты говоришь!»
Переход к документальному тексту не мог не сработать. И он сработал: Старохатов тихонечко присвистнул – дескать, ого!
Потом поинтересовался:
– Кто это? – Он ждал ответа и пытался припомнить сам (а пьянчужка Сценарист все говорил, говорил, говорил – и все захлебывался в самом сильном и единственном за всю свою жизнь восторге).
Я назвал фамилию.
– Верно. Был такой… Вспомнил, – кивнул Старохатов. И я увидел по его лицу, что это так и есть. Вспомнил.
* * *
Дело пошло проще, мы оба расслабились. Прослушивание как прослушивание. Старохатов поудобнее расположился на стуле. Я менял кассету. Или, скажем, на большой скорости прокручивал куски, которые были не столь интересны, – я то убыстрял, то замедлял ход «передачи» и посильно старался обнаружить в себе способности режиссера. И затея удалась именно потому, что Старохатов тут же ее поддержал. И даже поощрил. Уяснив смысл и уловив связь одного куска ленты с другим, он тут же делал жест рукой: поехали дальше. Или даже говорил:
