Впервые чей-то язык проник в Габриелев рот — и это приятные ощущения.
Очень приятные.
Габриель не должен облажаться, иначе она поймет, что он полный профан, — и все закончится, не начавшись. Он не облажается, нужно только выбросить из головы все то щемящее, высокое и маловразумительное, что он читал о любви в хороших книгах. И сосредоточиться на жалких порнографических поделках из коллекции Марии-Христины: никакой особой лирики, никакой философии, зато бесподобен описательный момент: что, куда и как.
У Габриеля должно получиться. И получается.
Примитивнейшие слова вертятся в его мозгу, взнуздывают и направляют. И вот уже язык Габриеля доминирует над языком незнакомки, берет инициативу на себя.
— Есть подходящее местечко, чтобы приткнуться? — задыхаясь, спрашивает она.
— Подсобка…
Будь благословенна Фэл, ссудившая Габриелю не только магазин, но и довесок к нему — небольшое помещеньице без окон, часть которого занимает туалетная с комната с унитазом и импровизированным душем. В помещеньице стоит маленький стол, в ящиках которого Габриель держит счета, накладные, бланки и прочую бухгалтерскую дребедень, старое плюшевое кресло и диван — соратник таблички CERRADO/ABIERTO. Диван стоял здесь с самого начала, и Габриель не раз хотел выбросить его — хорошо, что не выбросил! А (не иначе как повинуясь воле Провидения) почистил его и собственноручно наложил заплатку на прорванный бок. Укрыл пестрым шотландским пледом и забросал кошачьими подушками, вызволенными из опустевшей комнаты Марии-Христины.
Заглядывали ли сюда Ингрид, Рита и несравненная Чус Портильо?
Теперь Габриель не исключает такой возможности.
— …Подсобка? Замечательно. Только не мешало бы закрыть входную дверь.
— Я сейчас.
Габриель с трудом отлипает от девушки и бросается к входу в магазин. На то, чтобы сменить ABIERTO на CERRADO, достаточно секунды. Еще несколько уходят на три поворота ключа. Габриель — человек-метеор, но девушка все равно проворнее. Когда он появляется в подсобке, она уже сидит на пледе — босиком и в полуспущенных джинсах. И — главное —
она рассталась с Че!
Ради него, Габриеля. Даже не зная, что его зовут Габриель, а не Хуан или Диего, а как зовут ее?.. Неудобно спрашивать, а может, — неправильно спрашивать, в книжонках Марии-Христины никто ни у кого не спрашивает имен: по таким правилам играют в тех книжонках. Имя — неважно. Важно, что она рассталась с Че; вот он лежит на полу, рядом с кроссовками, — смятый и вывернутый наизнанку.
…Разве в этой комнатушке есть окна?
Нет.
Тогда откуда льется свет?
Его излучает кожа девушки. Габриель не ошибся насчет белизны, но не предполагал, что она может быть такой белой, такой ослепительной. Это не совсем земное явление, скорее — связанное с дальним космосом и с теми книгами по астрофизике, которые он тщетно пытался прочесть. Странно, но кое-что отложилось в его бедной голове: связь между температурой и светимостью звезд существует и выражается диаграммой Герцшпрунга — Рессела. Если исходить из яркости света, разлитого в комнате, то Габриель уже давно должен был сгореть дотла, но он всего лишь чувствует жар.
Вполне терпимый и такой же приятно-возбуждающий, как и послевкусие поцелуя.
Удивительное явление!
Что бы сказала Фэл, их главный семейный эксперт по звездам?.. Да к черту Фэл!
— Чего стоишь? — спрашивает девушка. — Иди сюда.
— Сейчас. — Габриель сглатывает слюну, но с места не двигается.
Нужно сосредоточиться, напрочь выбросить из башки Герцшпрунга с Ресселом и вернуться к подметным книжонкам, что, куда и как.
Что. Куда. И как.
— …Резинка есть?
— Резинка?
— Презерватив, дурачок! Я — сторонница безопасного секса и без резинок не трахаюсь.
— Нет… Презерватива нет.
— Эх, ты! А еще говорят, что все испанцы носят у себя в карманах не меньше пяти презервативов… Погоди.
Она наклоняется вперед, выгнув белую спину и на секунду ослепив Габриеля рыжими кляксами веснушек на лопатках. А позвоночник, просвечивающий сквозь кожу!.. Он такой несчастный, такой тонюсенький: ничуть не толще цепочки, на которой болтается ее идейный медальон. На мгновение Габриеля заливает жалость, еще ни к кому он не испытывал подобной острой жалости — разве что к котенку, оставленному когда-то давно у стены в парке. После воспоминаний о нем обычно следуют щекотание в носу и предательские слезы в глотке. Котенок был безымянным, а девушка… Нет, Габриель просто обязан узнать ее имя!
— Как тебя зовут?
— Что? A-а… Линда.
Не поднимая головы, она роется в своем полотняном рюкзаке, а потом, в нетерпении, вываливает его содержимое на пол. Несколько толстых растрепанных тетрадей в клеенчатой обложке, ворох обгрызенных ручек и карандашей, пара брошюр с бледными, нечитаемыми названиями, комок белья, грязный носовой платок, перочинный нож, зубная щетка. Длинные, скрученные ленты каких-то купонов: то ли на скидки в супермаркете, то ли на обед в благотворительной столовой. Россыпь фотографий, слегка помятых, с кое-где оторванными уголками. Одноразовая зажигалка, пачка дешевых сигарет. Мелкие монетки, банкнота в пятьдесят фунтов стерлингов, банкнота в тысячу песет. Полупустая коробочка с крекерами, две окаменевших галеты (немудрено, что позвоночнику Линды такой тонкий!). Маленький плюшевый медвежонок размером с ладонь.
Все.
— Да где же он?!
Презерватив обнаруживается в пятидесятифунтовой бумажке. Линда ловко надрывает зубами блестящую упаковку и смотрит на Габриеля:
— Сам наденешь?
Габриель в замешательстве, до сегодняшнего дня он не имел дела с презервативами (равно как и с девушками) и представляет механизм их использования лишь теоретически. Зря он уклонялся от «чисто мужских» разговоров с Молиной, а герои книжной порнушки помочь ему не в состоянии: эти брутальные типы терпеть не могут резины на члене, предпочитая животную естественность.
— Хочу, чтобы это сделала ты, — вот оно, решение вопроса! — Это не слишком большая наглость с моей стороны?
— Не слишком, — хохочет Линда. — Ты смешной! Давай-ка раздевайся и ныряй ко мне.
Габриель никогда не заморачивался тем, как выглядит его тело со стороны. Не замаскированное одеждой, а то, что стоит под душем или спит, раскинувшись, в жаркой июльской постели, или подмигивает само себе с поверхности зеркала. Из-за этого странного небрежения он проглядел момент, когда на груди и в паху закурчавились волосы, когда покрылись мягким подшерстком руки и ноги, когда стали толще запястья, а живот, наоборот — запал и отвердел. Иногда ему кажется, что все эти изменения произошли в одну ночь, иногда — что он был таким с рождения, а иногда… Иногда он по-прежнему видит себя десятилетним мальчишкой, нацепившим костюм не по росту — так ему хочется повзрослеть.
