— Разве вы направляетесь не к себе в магазин? — говорит Мика, когда Габриель подходит к ней. — Я думала, нам по пути.
— Я направляюсь к себе в магазин.
— Тогда нам направо.
Габриель послушно поворачивает направо, несколько минут они идут молча, сопровождаемые легким шорохом велосипедных шин, и Мика то и дело бросает на него короткие взгляды.
— Что-то не так? — спрашивает Габриель.
— Стойте, — командует Мика.
— Стою.
— Держите руль.
Пока он придерживает велосипед, Мика достает из сумочки, висящей на плече, носовой платок и аккуратно промакивает им лицо Габриеля.
— У вас все лицо мокрое. Пот так и капает.
— Очень жарко, — оправдывается Габриель.
На улице не жарче, чем обычно, температура вполне комфортная.
— Видите, все они уже ушли. Не стоило переживать.
— Я не переживал. Но двое остались. — Габриель имеет в виду неугомонных азиатов.
— Эти тоже уйдут. Закончат снимать и уйдут.
— Если хотите, я скажу им, чтобы они стерли снимки.
Габриель много на себя берет, вступать в какие-либо переговоры с азиатами — напрасный труд, с тем же успехом можно разговаривать со станком для бритья. С той лишь разницей, что станок для бритья не улыбается, а с азиатских лиц не сходит улыбка. Никогда не поймешь, что им действительно нужно и что у них на уме — Габриель имел возможность убедиться в этом, когда в «Фидель и Че» завалился летучий отряд хунвейбинов. Хунвейбины пребывали в поиске схемы метрополитена. Габриель понял это слишком поздно, приблизительно через час утомительных переговоров с потрясанием томами Конфуция, Лао-цзы и Лао Шэ, а также сборниками средневековых китайских новелл «Проделки дракона» и «Разоблачение божества».
Может быть, стоило предложить им Оно-но Комати или Сей-Сенагон? — но это еще дальше от схемы метрополитена, чем Конфуций.
— …Что предосудительного в том, что люди снимают жанровые картинки на фотоаппарат?
— Жанровые картинки? — недоумевает Габриель.
— Мужчина, женщина и велосипед — разве это не жанровая картинка?
Ну да, как же он раньше не сообразил! Такими бытовыми зарисовками из разных концов света полны фотоальбомы, выставленные в «Фиделе и Че»:
• австралийские аборигены в объятьях кенгуру
• три буддистских монаха под зонтиком на фоне океана
• глобальная постирушка в водах Ганга
• фестиваль брадобреев в афганской глуши
• стрижка овец в новозеландской глуши
• изнанка представления индонезийского театра теней
• ловля рыбы по-папуасски.
«Мужчина, женщина и велосипед» удачно вписываются в этот этно-реестр — старый Город на юго-западе Европы, узкая улочка, у мужчины темные волосы, у женщины — светлые, рама велосипеда слегка тронута ржавчиной, а в корзину свалена свежайшая зелень.
Или на фотографии проявится что-то еще, до сих пор ускользавшее от взгляда Габриеля? Что-то, что объяснит, почему за Снежной Микой увязалась целая толпа.
Азиаты никак не хотят отстать.
Они провожают Габриеля и Мику до самых дверей ресторанчика «Троицкий мост», смысл названия открылся несколько минут назад: мост — это мост, puente. А Троицкий мост — еще и puente myvil,
[41]
он соединяет остров и материк — две из множества частей города Санкт-Петербурга, откуда приехала Мика.
Габриель наслышан о Санкт-Петербурге.
Говорят, что это самый красивый и самый европейский город России, родина нынешнего железного президента русских Владимира Путина. Там нет собственно моря, но есть большой залив, есть реки, речушки и каналы. Улицы в Санкт-Петербурге широкие и прямые. Там не так холодно, как в заледеневшей дикой Сибири, но и теплым климат не назовешь.
Спрашивать, почему Мика с сестрой перебрались из Петербурга в Испанию — бестактно.
— Спасибо, — Мика улыбается Габриелю.
— За что?
— За прогулку. И еще за то, что вы забавный.
— Почему забавный?
— Забавно было наблюдать, как вы перепугались на пустом месте.
— Я не считаю произошедшее пустым местом. И мои страхи вполне обоснованы… Просто когда-то давно, с одним из членов моей семьи случилось страшное несчастье. Как-нибудь я расскажу вам, и это не будет слишком приятный рассказ.
— Он связан со смертью?..
Испанский Снежной Мики можно назвать беглым и довольно богатым, не чуждым нюансировке. Видно, что она уделяла языку серьезное внимание, прилежно занималась с преподавателем за 55 евро в час, прослушала аудиокурс на семи дисках, просмотрела с полсотни фильмов без субтитров, тщательно изучила репертуар группы «LʼAventura» и посетила как минимум три постановки пьесы «Дон Хиль — зеленые штаны». Но все эти титанические усилия не избавили Мику от акцента, его можно назвать умилительным, а можно — чудовищным. И только слово «смерть» она произносит, как произнесли бы его сеньор Молина, мама и бабушка, эксцентричная Фэл, как еще полтора миллиона человек в этом Городе, и четыре десятка миллионов человек в этой стране, и три сотни миллионов человек по всему миру.
Без всякого акцента.
Слово «смерть» слетает с языка Мики подобно ласточке, выпархивающей из гнезда. Как бы далеко ни улетала ласточка в поисках пропитания, она обязательно вернется обратно. И юркнет в привычную и убаюкивающую сумеречность маленького дома из глины, склеенной слюной. Там маленькая птичка будет в безопасности, там ее ждет мягкая подстилка из перьев и травяной ветоши, и ждет кладка из яиц — совсем скоро из них вылупятся птенчики. Похожие друг на друга, как две капли воды. Глиняный Микин рот — лучшее убежище для ласточки-смерти, вот о чем думает Габриель.
Одно к одному.
Он не хочет, чтобы со Снежной Микой случилась беда, которая в свое время произошла с теткой-Соледад, он не хочет, чтобы Снежная Мика оказалась новым воплощением Санта-Муэрте, а азиаты все еще стоят неподалеку.
Никуда не уходят.
— Если вы не против, я расскажу эту историю прямо сейчас, Мика.
— Сейчас не получится. У меня много дел на кухне.
— Но когда-то же дела должны исчерпаться?
— Их не станет меньше ни через день, ни через месяц.
— Неужели никакого просвета?
— Я обязательно его поищу, обещаю.
— Давайте я помогу вам отнести корзину…
— Она не тяжелая. Я справлюсь сама.
В подтверждение своих слов Мика легко поднимает корзину, и в том месте, где ее руки касаются зелени, неожиданно вспыхивают маленькие пульсары. Ослепительно яркие — теперь-то Габриель знает в точности, как они выглядят. А заодно — как выглядит вся Вселенная с ее мириадами звездных скоплений, с новыми, сверхновыми и переменными звездами, с туманностями, с белыми карликами и красными гигантами, со звездным и солнечным ветром, с кометами и астероидами, со вздохами и потрескиванием в радиоэфире, —
