Головная боль. Словно крушение Римской империи. Лежа на палубе, я смотрел на свинцово-серое небо. Корабль качался на воде, а мимо меня вперевалку шагал Палли, перетаскивал ящики с продуктами, которые Анна потом опускала в трюм. Карл закреплял на корме спасательную шлюпку, а Хавстейн что-то быстро говорил по мобильнику, до меня доносились лишь обрывки, наверное, из-за птиц, бесцеремонно гомонивших над нами. По небу, догоняя друг дружку, неровным рядом плыли тучи, а по другую сторону залива пассажиры поднимались на паром «Смирил Лайн». Может, светило солнце, а может, шел дождь — мне оставалось лишь догадываться. А потом надо мной склонилась чья-то фигура, отбросив тень на мое лицо.
— Ну как, проснулся? — спросила Эйдис. — Мы вот-вот отчалим.
— Что произошло?
— Ты сделался буйным, Матиас. Начал драться. Им пришлось тебя вышвырнуть. Но мы тебя не бросили. Похоже, тебя какое-то время туда пускать не будут. Но ты прекрасно поешь. Лучше всех.
Я пробормотал в ответ что-то невразумительное. Она поцеловала меня, и я умолк.
— Держи, — сказала она, бросив мне на колени зеленый дождевик, — Хавстейн хочет, чтобы мы все их надели, когда будем отчаливать.
Она ушла, и чайки улетели. Приподнявшись, я огляделся в поисках Хавстейна, но его нигде не было видно, он, похоже, спустился в трюм, и в тот самый момент я понял, что, не появись я в тот день на Фарерах, ничего этого не случилось бы. Властям не было бы никакого дела до Гьогва, где Хавстейн селил чужаков в пустые фабричные комнаты, чтобы просто заполнить пространство, а может, и свою душу. Фабрику не закрыли бы. Карл наверняка погиб бы в море, а София осталась в живых и, возможно, когда-нибудь уехала бы в Копенгаген. Йорн не потерял бы друга, я не потерял бы опору в жизни, не построив корабль, мы не втянули бы Эйдис в эту гигантскую авантюру, нас бы не заметили и не увидели. Только и всего. А пока я с ними, все будет идти кувырком. Ничего не изменится. И я ничего не могу с этим поделать.
Я поразмыслил, как мне поступить.
Мысли проносились в голове со скоростью света.
Словно глядя на себя со стороны, я поднялся. Встал.
Отбросил дождевик.
И побежал.
Я видел, как несусь к трапу, прыгаю на причал, пробегаю мимо недоумевающего Софуса, который, однако, выглядел расстроенно. Я бежал по причалу и слышал крик Хавстейна, крик Карла, крик Эйдис, но слов я не разбирал, просто бежал. Так быстро я еще никогда не бегал. С парома «Смирил Лайн» раздался гудок, и я помчался к парому, вещей при мне не было, я бежал что было сил, не отрывая взгляда от парома, не оборачиваясь, мимо портовых контейнеров, мимо парковочной площадки, и с каждым шагом во мне росла уверенность, я понимал, что поступаю правильно. Я успел, добежав до пассажирского отсека в последний момент, когда двери уже закрылись и контролер ушел. Со всей силы забарабанив в дверь, я увидел, что в иллюминаторе показалось чье-то лицо, а потом контролер вежливо меня впустил. Проскочив мимо него, я выбежал на палубу, глядя, как паром, отчаливая и разогревая двигатель, берет курс на Шетландские острова и Берген, а корабль наш, стоявший по другую сторону гавани, становится все меньше и меньше, хотя я все еще различал фигуру Хавстейна у штурвала, Карла на носу, Эйдис, Палли, Анны и фарерцев — на берегу. А потом корабль отчалил, я видел, как ветер надувает его парус. И он берет курс на запад. Развернувшись, я спустился в бар, сел на стул и принялся ждать, когда начнется выступление какой-нибудь группы. А может, я ничего и не ждал.
Однако все было по-другому.
Я этого не сделал.
Не в этот раз.
Я не улизну — хотя бы раз в жизни.
И речи быть не может.
С этого момента я в ответе за тех, кто рядом.
Поднявшись на ноги, я подтянул комбинезон с магнолией, застегнул молнию и надел поверх него зеленый дождевик. В этих дождевиках мы были одинаковыми, словно водоросли. Так оно и должно было быть — коли мы решили плыть по морю, то мы и есть зеленые новички, сухопутные крысы, ну, может, за исключением Карла, который на этот раз тоже говорил, что надо лишь найти течение, а уж оно рано или поздно вынесет нас куда следует. Только и всего, так он говорил, но на всякий случай захватил морские карты, компас, гироскоп, ОВЧ, ГЛС и еще бог знает что. Ко всему этому прилагалась целая куча инструкций, а времени у нас будет предостаточно, поэтому можно начитаться вдоволь. Мы остались один на один с ветром — довольно однобокие отношения. А потом пришли они. Всего за пару минут до отправления. Софус, Оули и Сельма. Они пришли убедиться, что у нас все в порядке, что у нас есть все, что нужно. Так оно и было: все на своем месте. Когда Хавстейн с Палли отдали швартовы, корабль заскользил мимо гигантского парома «Норрена», а я мертвой хваткой вцепился в Эйдис, Оули с семейством плыли за нами в новенькой деревянной лодке, и лишь там, где волны вырастают и начинается настоящее море, они развернулись и отправились к берегу. Софус принялся бить в судовой колокол, так что гром разнесся по всему городу. Пытаясь понять, что это за шум, люди на мгновение останавливались, бросали все свои дела и поворачивали головы. А может, мне просто так кажется, может, на самом деле никто и не видел, как мы плывем. Мы исчезли так же неслышно и незаметно, как появились, и уже спустя пару часов, когда я, смертельно напуганный, шагал по палубе, помогая Палли и Карлу ставить паруса, Фареры превратились в крохотную загогулину на морской карте, а мы пропали.
Long Gone Before Daylight
[103]
1
Луна отдаляется от Земли, и ничего с этим не поделаешь. Отдаляется она совсем незаметно, на четыре сантиметра в год. Говорят, что когда-то расстояние до Луны составляло всего четыре тысячи километров. Сейчас же до нее 384 000 километров. И продолжительность дня растет. Это чистая правда. От Луны зависят приливы и отливы, а это движение воды, в свою очередь, замедляет вращение Земли. Примерно на 0,023 миллисекунды в год. Через миллиарды лет орбиты Луны и Земли станут почти одинаковыми, продолжительность суток составит 1100 часов и жителям некоторых стран будет видно Луну круглосуточно, только она будет меньше, чем сейчас, а потом и вовсе исчезнет. Вот и мы — мы так же исчезаем. Я смотрю на свои старые фотографии, которые привезла мама. Это я — но уже и не я. Старые клетки умерли, их сменили новые, волосы пострижены, а на месте молочных зубов выросли коренные. Я уже не тот, кого ты знал прежде. Я сплю восемь часов в сутки. Я моргаю 17 000 раз в день. Большая часть моей жизни проходит с закрытыми глазами.
Тебе кажется, что первым на Луну прилетел человек. Это неправда, первым туда долетел звуковой сигнал. Случилось это в январе 1946-го, когда американские военные сконструировали передатчик мощностью 3 киловатта и, послав на Луну радиосигнал, уловили эхо. А за десять лет до того, как имя База Олдрина стало известным, в Умбрийской впадине, неподалеку от Кратера Архимеда, сел советский зонд «Луна-2». Людей на борту не было. Зато в зонде находилось два небольших шара с выгравированным советским гербом. Шары нужно было оставить на Луне как вечное доказательство жизни, разума, неукротимой власти, да бог знает чего еще. Однако от зонда остался лишь маленький кратер, почти неотличимый от других. «Луна-2» летел со скоростью десять тысяч километров в час. А на такой скорости не так-то просто затормозить. Однако мне кажется, что попытка эта была в какой-то степени удачной: именно она заставила Советский Союз и США отказаться от идеи провести на Луне испытания термоядерных ракет и понаблюдать с Земли, чья ракета долетит первой. А по тем временам это многое значило.
