Некоторым не нужен весь мир, даже если он у них в руках.
Некоторым не нужна собственная страна.
И некоторым не нужна даже школа в Ставангере.
Некоторым нужна только часть от целого.
Это полезно, хоть и бывает так из-за застенчивости.
Не все хотят обладать целым миром.
Мне нужно было лишь мирное существование.
Я сидел на стуле и смотрел на цветы, тянувшиеся к входной двери. Завтра их предстоит развозить — не забыть бы. Было половина третьего, и скоро она должна позвонить, как обычно, Хелле скоро позвонит, мы договоримся встретиться, я выключу свет, запру двери и поеду домой в Стурхауг, в нашу квартиру.
Цифры на электронных часах над дверью показывали 14:31.
Я сидел на стуле и пил кофе.
14:32.
Я сменил позу.
14:33.
Закрутив крышку термоса, я положил его в пакет.
14:34.
Позвонила Хелле.
— Привет, — сказала она, привычный мягкий голос в трубке, летящий через километры кабелей, соединительных узлов и электрических импульсов с другого конца города.
— Привет, — ответил я с каким-то детским нетерпением, хотя детство давно уже закончилось.
Голоса на заднем фоне, ее мир, наполненный голосами.
— Ты телевизор смотришь? — спросил я.
— Да, — ответила она.
— Что показывают?
— Да ничего особенного, просто так включила. Опра, по-моему.
— Ясно.
Молчание.
— Ну, — начал я, — пойдем куда-нибудь вечером или как? — Я поправил цветы и стряхнул со стола пыль. — Может, в кино или еще куда?
— У меня тренировка, — сказала она, — а потом мне сегодня вообще-то надо с Карианне встретиться. Вечером.
— Ясно.
— Ну, я…
— Нет-нет, все в порядке.
— Правда?
— Ну конечно. Естественно. Можем завтра сходить куда-нибудь. Или на выходных. Что думаешь?
— Да, наверное, — только и сказала она.
Цветы, лежащие на столе, надо поставить в воду. От такой жары они погибнут. Я поднес трубку к другому уху.
— Ага… ну, тогда до встречи, — сказал я.
— Ладно.
— Ладно. Люблю тебя.
— Я тоже.
— Пока.
— Пока.
Я положил трубку, еще полчаса повозился в магазине, потом запер двери и поехал домой, оставив цветы на столе умирать.
Я сидел на диване в гостиной. Смотрел новости. Телефонный звонок. Репортаж о крушении корабля у Филиппинских островов. Кто-то звонил. Я выключил звук, поднялся и взял трубку, глядя на безмолвный экран телевизора. На другом конце провода мама. Привычный голос. Я смотрел на экран.
— Алло, — сказала она.
Общий план — волны крушат корабль, азиаты в панике сбиваются на носу.
— Как дела?
— Да все в порядке, — отвечаю я.
Крупный план — мать с ребенком в спасательной шлюпке, глаза широко раскрыты.
— Как на работе?
— Все цветет и пахнет.
Молчание.
— Это хорошо. А как Хелле?
— Да и у нее тоже все хорошо.
— Да, она всегда держалась молодцом.
Над водой кружит вертолет, сбрасывает лестницу, в порывах ветра людей поднимают наверх, из воды высовываются руки.
— Да.
Теперь показывают репортера, который стоит на берегу в мокрой куртке, волосы развеваются.
— Ты уже поужинал? Сегодня?
— Ну-у, — отвечаю я, — не так чтобы. Перекусил.
— Да-да.
Фотограф снимает плавающие в воде спасательные жилеты.
Вода поднимается.
— Может, приедешь? К нам?
— Сейчас?
— Да. Я… я булочек напекла.
— Булочек?
— Да.
На палубе нефтяного танкера выжившие, кутаются в шерстяные одеяла. Пустые глаза.
Корабль уходит под воду.
По телевизору уверяют, что это был прямой репортаж.
И все это происходит сейчас. Булочки и море.
— Хорошо, — ответил я. — Только сначала душ приму, а потом сразу поеду к вам.
Она помолчала.
— Прекрасно. Тогда увидимся. Пока.
Я:
— Пока.
Прежде чем положить трубку, мама пару секунд помедлила — она всегда так делает, на случай, если я что-нибудь еще скажу. Как правило, я больше ничего не говорил, я же знал, что она не очень любит телефонные разговоры, ей нравится видеть лицо собеседника, его губы, а вот папа — да, он настоящий телефонист, может часами просиживать с трубкой и разговаривать, разговаривать, рассказывая обо всем на свете, ему только и надо найти какого-нибудь собеседника на другом конце провода, который тоже мог бы столько времени просиживать на телефоне.
Через час я сидел в машине, я сделал небольшой крюк и поехал через центр, вечер был ясным, владельцы кафе выставили столики на улицу, народ выпивал, многие уже надели футболки и солнечные очки, хотя до лета еще было далеко, а на дворе коварный месяц. «Не верь женским взглядам и улыбкам, они переменчивы, как апрельская погода», — любят приговаривать все мамаши. Лужи после дождя уже высохли, и вот-вот должна пронестись волна лесных пожаров, лето будто выплачивает Ставангеру аванс — прекрасная погода в кредит, а в июле он возмещается.
Я проехал мимо отеля «Атлантик», мимо строящегося отеля «Бючардт», мимо гостиницы «САС», наверх, к Кампену, мимо церковной школы на Мишунсвейен и еще чуть-чуть до Сеехюсенсгате.
Позвонил в дверь.
Передумал.
Нет.
Просто вошел, не дожидаясь.
Обычно я заходил к ним где-то раз в месяц, может, при случае, два раза, иногда просто забегал на пару минут, иногда оставался на весь вечер, сидел и смотрел с ними телевизор. Все зависело от того, что мы с Хелле собирались делать — нет, не то чтобы собирались, скорее, были ли у нас какие-то другие планы, или я был предоставлен самому себе. Мы с Хелле — мы долго жили по отдельности. Я — в квартире в Стурхауге, а она снимала комнату в квартире с тремя девушками, они были моложе и учились в педагогическом колледже. Я, бывало, представлял, что у каждой из них есть дневник и они делают там записи или зачитывают вслух, какие отговорки и болезни ученик может выдумать, чтобы не прийти в школу, или ставят друг дружке оценки за мытье посуды — «двойку», например, если кто-нибудь забывал повесить полотенце или ополоснуть столовые приборы. В нашей теперешней квартире мы прожили уже четыре-пять лет, мы сняли ее после того, как мне пришлось съехать из предыдущей, поскольку тот дом должны были сносить. Это был старый дом в Воланне, с низкой квартплатой, я переехал туда в 89-м году, Хелле тем летом уехала в Берген изучать юриспруденцию, а я начал работать. Я въехал в квартиру, в ней было почти сто чудесных квадратных метров, я занимал целиком второй этаж, и места там было предостаточно. Комнаты начали приспосабливаться ко мне, подстраиваться под меня, и я знал, где на полу неровности, в каких местах доски потрескивают, что свет на кухне загорится только через 10–12 секунд после того, как нажмешь на выключатель. В те годы я курсировал между Ставангером и Бергеном, ночевал в ее маленькой комнатке на Нюгордсгатен, совсем рядом с залом Грига. Я сходил с ней на несколько лекций и праздников, сидя среди студентов, слушая их шутки и анекдоты и глядя на незаметные рукопожатия и мрачные киноафиши на стенах. Я ходил с ней в Драгефьеллет,
[22]
сидя рядом на лекциях, словно какое-то инородное тело. Когда она вернулась наконец в Ставангер, захотела жить с подружками, с хорошими старыми подружками. «Нужно чуть-чуть подождать, — сказала она, — я еще не готова делить с кем-то зубную щетку». — «Да, — ответил я, — ладно», — но мне так хотелось, чтобы она была рядом, в моей квартире, в моих комнатах, а когда Хелле согласилась, дом уже готовился под снос. Тогда она уже бросила карьеру юриста и начала заниматься рекламой, нашла хорошую работу, на которой проработала несколько лет, а потом перешла на другое место, еще лучше. Реклама и юриспруденция. Две стороны одной медали, так она считала.
