— Ну, так как тут тебе все остальные, а, Матиас? — спросила как-то вечером Эннен. Мы сидели у нее в комнате под тихое бормотание «Кардиганс», «Первая группа на Луне».
— Остальные?
— Ага. Палли с Анной, к примеру. Они тебе нравятся?
— Ну да, а как же еще? Анна очень заботливая, по крайней мере так кажется. Ну и Палли тоже… По-моему, они хорошие. Очень хорошие.
— Это точно. Ты знал, что они встречаются?
— Вообще-то подозревал, — ответил я, — и долго они уже вместе?
— Год где-то, а может, и дольше. Тебе как кажется, мы тоже с тобой будем вместе?
— Мы с тобой? Почему это? Я как-то об этом еще не думал.
Она чуть прикрыла глаза и, прищурившись, посмотрела на меня. Понятия не имею, что бы это могло обозначать.
— Вот уж не верю, — сказала она, — потому что когда знакомишься с кем-то, первое, о чем думаешь, — это сможешь ли ты в него влюбиться. Или в нее. И так со всеми.
— Вот как? И какие у меня шансы, хорошие? Или все безнадежно?
— Понятия не имею. Но мне кажется, что лучше тебя мне никого не встретить.
— И ты уже сейчас об этом знаешь? — спросил я.
— Угу.
— Ну надо же.
— У нас с тобой общие цели, правда ведь? — сказала она, покрутив пальцем у виска.
— Выздороветь?
— А разве нет?
— Да.
— Мне, кстати, кажется, что я никогда не выздоровею, так чтобы совсем, — сказала она.
— Ты и сейчас вполне здорова, разве нет?
— Не совсем.
Мы судорожно искали другую тему для разговора, поэтому на пару минут повисло молчание.
— А ты осознаешь, что человек почти целиком состоит из воды? — спросила Эннен.
— Нет. Почти целиком?
— На 72,8 процента. Это почти соответствует объему мирового океана.
— А тебе когда-нибудь приходило в голову, что если вытянуть руки в стороны, то расстояние от пальцев одной руки до пальцев другой будет равно твоему росту? — спросил я.
— Время от времени я об этом думаю. Не часто, но иногда бывает.
— Вот так-то.
Опять проигрывается музыка. Или вечера. Часы. Минуты.
Let’s come together, те and you.
La-la-la-la-la-la, your new cuckoo.
[54]
Случилось это в конце октября. Я проснулся от какого-то звука внутри меня самого, и на мгновение меня охватило чувство тревоги оттого, что я проспал. Вскочив, одевшись и даже не успев продрать глаза, я выскочил в коридор, и только там до меня дошло, что никакой срочной работы у меня вообще-то нет, что сегодня у меня свободный день и провести его я могу по своему усмотрению. На Фабрике тишина. Совсем как в мой самый первый день здесь, когда Хавстейн уехал встречаться с Йорном. Только теперь я уже не боюсь. И меня не тянет сбежать.
Спустившись на кухню, я позавтракал, во время завтрака попытался сосчитать капельки дождя на окне, выпил апельсинового сока и кофе. Вымыл посуду, оставшуюся после других, и взглянул на часы над кухонной стойкой. Половина первого. Проспал я намного дольше обычного, почти двенадцать часов. Начав работать, я спал не больше шести-семи часов в сутки, а просыпался по утрам часов в семь, чтобы все успеть.
Я разлил кофе по двум чашкам, отнес их в гостиную, потом прошел в цех. Однако Эннен там не было. На столах лежали еще не обклеенные шерстью деревянные овцы и ворох шерсти. Похоже, Эннен сегодня и не начинала работать. Теперь, когда я вновь стал садовником, она опять делала сувениры в одиночестве, и вся ответственность за изготовление овец лежала на ней, к тому же два раза в неделю она должна была развозить заказы. Работала Эннен много, и до ужина мы редко виделись, а несколько раз она даже и после ужина выкраивала пару часов для работы. Теперь, когда Эннен работала одна, овец получалось меньше, но все равно больше чем достаточно, чтобы довольны были и Хавстейн, и региональное управление, и те немногие туристы, которые (по данным магазинчика в аэропорту) желали приобрести деревянных овец, изготовленных, как им говорили, то ли местными заключенными, то ли больными, то ли кем-то еще. От таких поделок даже глупость смутится.
У меня были две кофейные чашки, а вот рот — один. Присев на стул Эннен и поставив чашки на стол, я прихлебывал кофе из каждой по очереди и по старой привычке мастерил овцу, раз уж оказался там. Полировал и тер шкуркой. Овца, однако, получилась не очень хорошая — я уже немного разучился их делать, да я и раньше шерсть не наклеивал, но если строго не судить, то вышло вполне сносно. Я поставил ее на стол и, забрав чашки, вернулся на кухню. Постоял немного в замешательстве, раздумывая, чем бы заняться, но в голову так ничего и не пришло. Я подумал, что вот сегодня даже машину у меня забрали, и тут-то как раз и вспомнил, как Эннен говорила, что работать сегодня не будет, потому что ей надо разобраться с какими-то бумагами в региональном управлении, а затем съездить к маме и помочь ей, только забыл зачем. Так что я остался один. Только я и бесконечная скука, которая редко доводила до добра.
Вот тут-то мне и пришло в голову наведаться к Хавстейну.
Хотя я знал, что его нет дома.
Не то чтобы я специально чего-то разнюхивал, нет. Мне просто надо было каким-то образом убить время, и я не придумал ничего лучше, как отправиться на поиски сокровищ.
Тот, кто ищет, всегда находит.
Я направился в спальню Хавстейна. Через его кабинет.
Да знаю я, знаю — это некрасиво, я очень сожалею, но я не специально, просто, когда мне нечем заняться, у меня само собой получается, что я начинаю совать нос во все дыры и рыться в чужих вещах. Пока никто не видит, я перерою содержимое вашего ящика, а потом сложу все вещи в абсолютно том же порядке, что и раньше. И не заметишь. И никогда не узнаешь. Никаких сомнений. Я всегда хорошо запоминал, где что лежит. Из меня получился бы хороший шпион.
Но вот зачем я так поступаю?
Зачем мне рыться в чужих вещах?
Потому что скука пробуждает во мне любопытство.
И беспокойство.
Только и всего.
В спальне было темно. Шторы опущены. Посреди комнаты стояла полуторная кровать. Цветастая простыня. Тот же спертый воздух, что и в комнате Эннен. Ковер на полу — о-го-го! — старый коричневый ворсистый ковер от плинтуса до плинтуса! Вот так ворс! На одной стене большой плакат: карта какого-то неизвестного мне острова, чуть похожего на тот, на карте в моей комнате.
Рядом с кроватью стояла тумбочка.
В ФБР хорошо бы открыть специальное отделение по изучению тумбочек, они многое говорят о характере преступника.
