- Клянусь геморроем непорочной девы Марии, ты просто чурбан безмозглый! Что ты вылупил на нас свои глаза болотной жабы? Сейчас же пошевели костылями и принеси воды! У нас в горле сухо, как в дыре у монашки!
Альбина, шумно дыша, присела рядом с подругой. Язык ее потрескался точно так же, как почва. Удерживая бутыль у себя на голове, Амадо соскочил на землю и побежал к женщинам, изо всех сил сохраняя равновесие. Каракатица, чей живот вздулся, как у беременной, настояла, чтобы первой пила Альбина. Та поглотила не меньше четырех литров. Порция воды была выплеснута и на Киркинчо. Изумленный внезапным дождем, тот высунулся из панциря и принялся слизывать капли языком. Когда бутыль наконец перешла к Каракатице, коротышка шепнул ей на ухо:
- Как жаль, что в этом животе не мой ребенок!
Каракатица, притворяясь рассерженной, толкнула его локтем в бок, словно и не перерождалась. Но слова, произнесенные мужественным и нежным голосом, упали прямо внутрь нее, заставив обе груди немного приподняться. Твердые соски кофейного цвета выпятились и порозовели.
- Сеньориты, сделайте небольшое усилие и поднимитесь со мной на корабль. Храм святого Петра предоставит нам надежное убежище.
Женщины стянули со святых картонные одеяла и попытались с их помощью защититься от холода, вытянувшись на неудобных ложах. Альбина, раздраженная присутствием карлика, спряталась с головой под фальшивую шерсть и заснула. Каракатица разрешила Амадо устроиться рядом с ней, но так, что их разделял один из святых Петров. После чего начала рассказывать:
- Представьте, мой друг, какая досада! Мы шли по шерсть, а вернулись стрижеными. Вам известно, что такое идти по этой пустыне, среди паучьего смеха, под палящими лучами. Альбина ведь считает, что хотеть - значит мочь. Так вот, когда мы приблизились к кораблю, источнику воды и тени, она скорчила презрительную мину и не захотела остановиться. Через несколько часов рот у нас обеих превратился в сплошную рану, а легкие были объяты пламенем. Я несла броненосца, тяжелого, как слон. Полумертвые, мы взобрались на какой-то холм и увидели долгожданный Камаронес. У скудной струйки толпилось множество оборванцев. Мужчины, женщины, дети, все с зонтиками от солнца, промывали в корытах песок речной в поисках крупинок меди. На крыше стоящего рядом грузовика был укреплен флаг с эмблемой компании «Чукикамата». Охранники с ружьями и нагайками присматривали за изможденными рабочими, точно за преступниками или рабами. Между ними ходил кто-то черноволосый, похожий на скелет - в жокейских штанах на английский манер, кепке военного образца, с коротким хлыстом, свисавшим с запястья, револьвером на поясе - обтянутый кожей цвета мочи, на лице неяркая косметика. Высоким голосом он отдавал приказы и ругался с североамериканским акцентом...
- Судя по вашему описанию, сеньора, это мог быть только гринго по имени Эчмит, помесь индейца, испанца и обезьяны, который изо всех сил пытается походить на своих хозяев. Он так хочет выслужиться и взобраться вверх по лестнице из долларов, что, по слухам, не противится главному управляющему мистеру Нилли, неравнодушному к заднему отверстию. Этот двуполый лжеянки обогатился за счет рабочих: он продает им сгнившие продукты, поставляет сифилитичных девок, строит для них грязные бараки, где люди живут не лучше скотины! Мне рассказали, что этот корыстный клоун решил прибрать к рукам приносимый рекой металл. Но я и не подозревал, что он заручился поддержкой жандармов. Ведь эти ребята сперва стреляют, а уже потом спрашивают: «Кто
это был? » Они наводят ужас на бандитов... Так что же вы сделали, сеньора?
- Ах, Амадо - предупреждаю сразу: я просто называю вас по имени, и никаких сантиментов! - что же мы могли сделать? Разве можно было идти к реке, где броненосец начал бы все обнюхивать и искать таинственный корень? Во-первых, нас приняли бы за сумасшедших, а во-вторых, заподозрив бог знает в чем, стали бы пытать или попросту прикончили... Мы решили вернуться, передохнуть на корабле и подождать утра, а там обдумать, как взяться за поиски корня.
Шляпник приложил ладонь к груди, нащупал кошелек с тремя крупинками золота, и вдруг ему в голову пришла идея. С криком «Эврика!» он хотел было сообщить ее Каракатице, но его остановил лай собачьей своры. В окно каюты просочился серебристый лунный свет. Каракатица высунулась наружу:
- Только этого не хватало! Сегодня полнолуние!
Увидев, что Альбины нет в постели, Каракатица вихрем помчалась на палубу. Шляпник кое-как последовал за ней. Великанша, раздевшись, поводила бедрами, возбуждая мужчин-псов; те прыгали вокруг корабля, но не осмеливались приблизиться из страха перед столькими святыми. Кожа ее уже покрывалась шерстью, позвоночник терял гибкость, заставляя опускаться на колени. Длинный слизистый язык свешивался между острых клыков, а над вихляющими ягодицами пробивался хвост.
- Амадо, помоги мне связать ее! Пока что она больше женщина, чем собака. Она не укусит нас. Возьмем у святых несколько кожаных поясов. Этого хватит...
Альбину привязали к грот-мачте. Когда луна полностью взошла, женщина окончательно превратилась в суку. Изнемогая от жестокой течки, она воем завлекала разгоряченных псов. Те, обнаружив, что матросы гипсовые, подпрыгивали все выше и выше, закидывали передние лапы на борт, но забраться на палубу не могли. Амадо с Каракатицей убрали веревочную лестницу и задраили все люки. Между ног у самки пахло так, что самцы пришли в неистовство. Могучие красные отростки их распрямлялись и напоминали ломти мяса на гриле. Лай звучал все призывнее. Каракатица размахивала железной палкой, но отогнать псов не удавалось. Звериное желание не оставляло места для страха. Чтобы войти в самку, они были готовы сложить здесь свои кости. Каракатица поглядела на недомерка:
- Их много, и они совсем рехнулись. Скоро они поймут, что смогут забраться сюда, залезая друг на друга. Чтобы завладеть своей богиней, они разорвут нас на куски.
Амадо обнял Каракатицу и зарылся лицом ей в живот, потому что выше не доставал.
- Моя повелительница, погибнуть вместе с вами - для меня великая честь!
Каракатица застыла на месте, неспособная пошевелиться: мысль о том, что кто-то считает великой честью погибнуть вместе с ней, предпочитая ее всем красотам мира, - открыла ей, что, несмотря на все внешнее уродство, она также имеет право быть в центре внимания. Прожить много лет в стороне от людей, наблюдать всех и вся издалека, покупать Альбинину дружбу преданностью и услужливостью, считать себя темной планетой близ пылающего светила, - и вдруг получить такое доказательство любви, пусть даже от безумца, развратника или маньяка!.. Каракатица осознала, что и она тоже существует. Несмотря на близкую опасность, ей захотелось смеяться, плакать, жить, быть сожранной прямо на месте: лишь бы увериться в том, что этот коротышка (больше мужчина, чем другие, нормальных размеров) готов принести себя в жертву вместе с ней, ради нее... Тут завывания прекратились, наступило непроницаемое молчание; на смену ужасу пришла смутная тревога. Сука, возбужденно приподнявшись, обнюхала свору. Ночь пронизал звук, производимый тремя здоровыми лапами и одной неполноценной. Мужчины-псы - теперь они были не прочь стать муравьями - удалились почти ползком. Четверо или пятеро отставших утратили часть своей плоти: у запаршивевшего Бочконогого была стальная хватка. С жалобными причитаниями, оставляя длинные кровавые следы, жертвы присоединились к усмиренной стае. Нападавший поскреб землю передними лапами, стряхнул каплю пота со спины, побежал к каравелле и фантастическим прыжком, с жаждой насиловать и убивать, достиг мостика. Тут он получил от Каракатицы удар палкой по голове. Вонючая тварь упала, вытянувшись, возле столь ненавистной и столь желанной самки. Та, воодушевленная запахом крови, принялась грызть кожаные ремни, освободилась, вонзила клыки во вздутую ногу неподвижного пса, угрожая сделать то же самое с лицом своей компаньонки, пустила струю в лицо шляпника и, взмыв в воздух, приземлилась на песок, чтобы настичь униженную свору, оказаться в ее середине, подставить всем свой зад. Псы, возвращая себе утраченную гордость и страстно сопя, взялись за дело.
