– Ты еще здесь?
– Да.
– Извини. Не слишком удачное начало.
– Имей в виду, я пришел только потому, что ты меня об этом попросил.
– Да, и я благодарен тебе за это.
– Может, объяснишь, зачем ты меня позвал?
– После. Есть еще темы.
– Например?
– Разные события.
– Я тебя слушаю.
– Ты пойми, я не хочу, чтобы ты меня ненавидел.
– Сейчас этого нет. Было время, когда я тебя действительно ненавидел, но потом это прошло.
– Сегодня мой последний день, и я должен был услышать это от тебя лично.
– Ты все это время жил здесь?
– Последние года два.
– А до того?
– В разных местах. За мной охотился этот человек, приходилось часто переезжать. Против своей воли я стал заядлым путешественником, хотя предпочел бы тихо ждать, пока истечет мое время.
– «Этот человек» – Квинн?
– Да. Сыщик.
– Он тебя настиг?
– Дважды. Сначала в Нью-Йорке, потом на юге.
– Почему же он солгал нам?
– Испугался. Я дал ему понять, что его ждет, если он проговорится.
– Мне так и не удалось его разыскать, он бесследно исчез.
– Это не имеет значения.
– Как тебе удалось от него избавиться?
– Я развернул ситуацию на сто восемьдесят градусов. Я сделался его тенью. После Нью-Йорка, когда я просочился у него сквозь пальцы, это превратилось для меня в игру. Я его заманивал, подбрасывал разные улики, наводил на след. А в решающий момент он попадал в расставленную ловушку.
– Умно.
– Скорее глупо, но у меня не было выбора. В противном случае меня бы притащили назад на аркане, а потом обращались бы, как с помешанным. Я себя презирал за эти дурацкие хитрости. В конце концов, он делал свое дело, и мне было его искренне жаль, а жалость, особенно собственная, вызывает у меня отвращение.
– Ну а дальше?
– Я боялся, что мои уловки однажды не сработают и меня сцапают, поэтому я бежал и бежал, даже когда в этом уже не было необходимости. Я провел в бегах целый год.
– Где же ты скрывался?
– Я же говорю, на юге. В теплых краях. Передвигался пешком, спал в парках, избегал людных мест. Ты себе не представляешь, какая это огромная страна. Два месяца я провел в пустыне. Одно время жил в шалаше по соседству с индейским племенем пуэбло. Совет старейшин разрешил мне поселиться на территории резервации.
– Сочиняешь.
– Я рассказываю свою историю, а верить или не верить – это уже твое дело. Думай что хочешь.
– Дальше.
– Однажды в штате Нью-Мексико я зашел в дорожную забегаловку. На стойке кто-то оставил газету. Так я узнал, что вышла моя книга.
– Ты был удивлен?
– Я бы употребил другое слово.
– Какое же?
– Раздосадован. Расстроен.
– Не понимаю.
– Я был раздосадован, потому что книга дрянь.
– Не автору судить о собственном творчестве.
– Дрянь, можешь мне поверить, как и все, что я написал.
– Отчего ж ты тогда ее не уничтожил?
– Я не мог от нее оторваться. Это, согласись, еще не делает ее хорошей. Ребенок не может оторваться от своих какашек, но это не повод устраивать над ними ритуальные пляски. Отправления организма – личное дело каждого.
– Тогда почему ты взял с Софи обещание показать мне твои рукописи?
– Чтобы ее ублажить. А то ты сам не знаешь! Это был невинный предлог, главной же целью было устроить ее личную жизнь.
– Тебе это удалось.
– Еще бы. Я ведь отправил ее не к первому встречному.
– Ну а рукописи?
– Я был уверен, что ты их выбросишь. Мне не могло прийти в голову, что кто-то воспримет их всерьез.
– Но книга вышла, и что же ты сделал?
– Вернулся в Нью-Йорк. Глупее не придумаешь. Я был выбит из равновесия и немного потерял голову. Эта книга заманила меня обратно, вернула на круги своя. Я уже не мог жить так, словно моих рукописей не существует.
– Я думал, что ты умер.
– А что тебе еще оставалось? Это только укрепило меня в мысли, что Квинн мне больше не помеха. Зато я столкнулся с худшей проблемой. Тогда-то я и написал тебе первое письмо.
– Ты поступил жестоко.
– Я был зол на тебя. Я хотел, чтобы ты страдал. Чтобы ты вместе со мной прошел через все круги ада. Я опустил письмо в почтовый ящик и тут же пожалел об этом.
– Но было уже поздно.
– Да. Поздно.
– И долго ты пробыл в Нью-Йорке?
– Не знаю. Месяцев шесть-восемь.
– На что же ты жил?
– Воровал.
– Ты не хочешь сказать мне правду?
– Я стараюсь, но не все можно рассказать.
– А чем еще ты там занимался?
– Наблюдал за тобой и твоей семьей. Недели три прожил под вашими окнами, ходил за тобой по пятам. Однажды мы столкнулись на улице нос к носу, но ты меня не узнал. Смотрел мне прямо в глаза – и не узнал.
– Ты это сейчас придумал.
– Я, наверно, сильно изменился.
– Нельзя измениться до неузнаваемости.
– Значит, можно. Считай, тебе повезло. Я был готов тебя убить. Во всяком случае, в голове роились кровожадные мысли.
– И что же тебя остановило?
– Я нашел в себе мужество уехать.
– Какое благородство!
– Я не оправдываюсь. Просто рассказываю, как это было.
– Ну и?
– Я снова вышел в море. У меня сохранилась карточка моряка, так что я без труда устроился на греческий сухогруз. Отвратное судно, жуткая команда – как раз то, что мне было нужно, я это заслужил. Индия, Япония – куда мы только не ходили, и за два года я ни разу не сошел на берег. Когда впереди показывался порт, я запирался в кабине. Я не хотел никого видеть, я был живой покойник.
– А в это время я готовился поведать миру историю твоей жизни.
– Ты взялся написать мою биографию?
– Представь себе.
– Это была бы большая ошибка.
– Можешь мне не говорить. Я сам к этому пришел, хоть и не сразу.
– Так вот, однажды мы бросили якорь в Бостоне, и я решил сойти на берег. За два года я скопил кучу денег – хватило бы не на один дом. С тех пор я здесь.
