А затем я глянул на себя со стороны. Я вещал, подобно громогласному оратору или помощнику букмекера, принимающего ставки. Я остановился и уставился на лица детей — они смотрели на меня с полнейшим непониманием. А из глубины зала слышалось покашливание учителя.
Нельсон Мандела
В коридорах отеля «Интерконтиненталь» пахнет затхлостью. Бельэтаж источает миазмы истощенного кондиционированного воздуха и ковра, способного впитать даже громкие крики. Отель — одна из пресных утилитарных конструкций, что заставляет терять веру в человеческую изобретательность. Сразу за помещениями для прессы и бизнесменов расположен конференц-зал — огромное пространство, которое в крупных городах используют для коммерческих торжеств и лжи.
Сейчас 10 утра, но комнату уже подготовили к большому дню. Мужчины в шортах и рабочих ботинках, в футболках, кричащих об эскападах прошедшей жизни, работают, опустив голову и ощущая, как неминуемо ускользает отведенное им время. Они — члены международного братства сборщиков, монтажников и прочего техперсонала. Эти парни не могут обойтись без буравчика, пары метров изоленты и драк.
Ни одно публичное мероприятие ни в одной точке мира не проходит без этих пережитков Средневековья. Они живо перемещаются, общаются неразборчивыми односложными выкриками, с веселым цинизмом проверяют звуковое оборудование, строят сцены, устанавливают интерактивные экраны и дисплеи. И все догадываются, что с последним трубным гласом армия волосатых, как рок-группа Iron Maiden, рабочих восстанет и разберет мир по кирпичику за одну ночь.
Под ноги этой армии стараются не попасться мужчины в костюмах с галстуками из Duty Free и бесчисленными телефонами. Они пишут умоляющие требования в своих BlackBerry. Их окружают девицы на шпильках, с укладкой и намекающими улыбками. Это отдел по связям с общественностью. Они ошиваются около рабочих, как стервятники возле шакалов — их клиенты любой ценой хотят избежать публичности. Со стороны они напоминают стадо пугливых овец. Им платят за то, что выкручивают им руки и заставляют впитывать всю тревогу мира, где бал правят деньги.
Сегодня они следят за мизансценой во время фотосъемки: простая сцена, задник, пара картонных табличек с высокопарными сентиментальными фразами. Здесь могло происходить что угодно — от запуска нового товара до вручения награды лучшему сотруднику месяца и даже объявление войны.
На деле это подмостки для Нельсона Манделы, который должен в свой 90-й день рождения сфотографироваться с сотней незнакомцев. Точнее, это подмостки для людей, которые хотят сфотографироваться с Манделой.
Стефан из Будапешта, беженец по экономическим причинам, тащит пылесос по нейлоновому ковру площадью с теннисный корт. Для окружающих Стефан — невидимка. Он слишком стар, чтобы поднимать пыль в чужой стране, рано полысел, а в глазах его печаль. Он говорит, что ему нравится Лондон, по крайней мере то, что он видел. Однако он слишком устал и понятия не имеет, чему посвящено мероприятие.
Терри О’Нил, официальный фотограф юбилейного тура Манделы, сидит в уголке, пока его ассистенты устанавливают камеру и синхронизированные ослепительные софиты. Они в черт знает какой раз проверяют, точно ли стул в фокусе. Мы все смотрим на стул. Он стоит посреди комнаты. Даже технический персонал относится к нему с уважением, будто он — воплощение Мит Лоуфа
[40]
. Плюшевый стул эпохи Людовика XVIII — из тех, которыми заполняют пробелы в интерьерах отелей.
«Сходи, взгляни на него», — велит мне Терри. Сидеть на стуле попахивает святотатством, как если бы кто-то взгромоздился на трон, пока король вышел в туалет. Этот уродливый кусок гостиничной мебели уже пропитался святостью Манделы, хотя тот еще и не садился на него. Ассистент щелкает затвором с видом лучшего парня Земли, а Терри рядом со мной имитирует Боно
[41]
. Это получается у него лучше, чем у меня. Он натирает «Полароид», будто хочет вдохнуть в него жизнь.
Потом смотрит на стул и говорит: «Замените его. Замените его на что-нибудь попроще». Его минута славы закончена, и он превращается обратно в недостул, уродливую гостиничную мебель.
Идет бурная перестановка. Фотографы скучают и нервничают. На каждый кадр у них будет лишь несколько секунд, и нет места для ошибок и ухищрений. Не будет времени указать знаменитостям на застрявшую в зубах пищу. По периметру комнаты расставлены негостеприимные столики — признаки гостеприимства: термосы с едва теплым, отдаленно напоминающим кофе напитком, тарелки с печеньем, которое вы никогда не встретите на кухне или в супермаркете, а только в гостиничных сетях. Столики охраняют восточноевропейские девушки в нелепых униформах, мечтающие о том, что вот-вот случится что-то важное, что спасет их от общества печенья.
Большинство людей прогуливаются в пограничных зонах и собираются в темных углах зала. Ухоженные пожилые мужчины с аккуратно распределенной сединой в волосах, в дорогих костюмах, туфлях и шелковых галстуках, любовно выбранных ассистентом по галстукам. У каждого из них есть еще пара человек, к кому можно обратиться за поддержкой. Это повелители потребления — денежные мешки, которые двигают страны первого мира и потрясают третий. Гендиректора голубых фишек, спонсировавших это событие, этот хэппенинг. Они пришли сфотографироваться с Манделой — скромный сувенир, фотография, которую можно поставить на офисный стол, приложить к годовому отчету или повесить над баром в комнате отдыха. Они не привыкли ждать, и видно, что они получают от этого удовольствие. Есть что-то уместное в ожидании появления святого. В этом полном неразберихи мире знаменитостей и благотворительности плутократы с их доступом к министрам находятся на самом дне пищевой цепочки. Их будут приветствовать последними — талант прежде всего, поэтому их держат в отдельной комнате.
Кто-то из пиарщиков шепчет в крошечную рацию: «Запускайте знаменитостей». И улыбающиеся, ослепленные друг другом, событием, обстоятельствами и собственной прекрасностью звезды вваливаются в комнату сквозь двойные двери. Какое облегчение — не нужно изображать серьезность, можно болтать и хихикать. В одном углу из-за спины поспешно собранной охраны выглядывает состав какого-то мультикультурного мюзикла. Хорошенькие бойкие подростки сочатся адреналином и эндорфинами. Эти гиперактивные выпендрежники подпрыгивают от возбуждения, переполненные восторгом и гормонами. Они непроизвольно покачиваются в такт, дрыгают ногами и дергаются от радости. Они не уверены, кто такой Нельсон Мандела, но точно знают, что Уилл Смит — крутой.
Неподалеку стоит чернокожий мужчина в костюме с слишком длинными рукавами. Абсолютно точно, что это африканец, он привез с собой спокойствие, предусмотрительность и тихую вежливость. Это водитель Манделы — он был им еще со времен острова Роббен
[42]
. Он оглядывает подпрыгивающие юные таланты: не худшее, что ему доводилось видеть.
