— Мисс Монтана. Э-э… ждет меня к обеду.
— Хорошо, сэр. Назовите вашу фамилию. Не изволите ли немного подождать?
Он отправился на электророликах в обеденный зал и через минуту возвратился с улыбкой на лице, все той же, но одновременно неуловимо переменившейся, ставшей какой-то заговорщической. Более значительной. Менее значительной. Подобострастной и по-кошачьи манящей.
— Мисс Монтана ожидает вас, сэр. Только вот что, простите, вам требуется галстук. — Взглядом он дал понять, что извиняется: мол, конечно, мы-то с вами не придаем никакого значения мелким правилам, но другие от нас их ждут. И тот же взгляд показал, что войти в ресторан без галстука — это настоящий ребяческий бунт. Как по волшебству, в его наманикюренных пальцах появился изумительно чудовищный галстук. Достаточно обширный, чтобы послужить презервативом слону, и достаточно яркий, чтобы привлечь роящихся пчел. Он был произведен из некоего скользкого материала, который в жизни не ведал нивы и не имел касательства к звериной шкуре. Джон неумело закрутил его на мягком вороте спортивной рубашки так, что узкий конец свесился до самого паха. Мэтр по-отечески улыбнулся, будто провожал сына на первое свидание, но улыбнулся, не забывая, что он — лицо, у которого есть много дел поважнее. Каким образом этому человеку удается улыбаться на столько разных манер и при этом не двигать мускулами, удивился Джон.
— И еще пиджак, сэр. Боюсь, что ваш не подойдет. — И снова будто из воздуха материализовался пиджак, явно забытый развеселым музыкантом-гавайцем, тянущим фунтов этак на триста пятьдесят. Джон покорно отдал джинсовую куртку и по кончики пальцев утонул в рукавах — кисти только-только вылезали из обшлагов с золотыми пуговицами. Метрдотель бросил быстрый оценивающий взгляд и, оставшись доволен произведенным ритуальным унижением, взял меню.
— Мы не признаем здесь джинсов, сэр, — пояснил он и повел Джона в обеденный зал.
Джон почувствовал себя совершенно голым, а к заднице будто подцепили свиной мочевой пузырь. Богатые, скучающие глаза, предвкушая позор, устремились к нему, словно стая проголодавшихся сорок. Зал наблюдал с великим наслаждением, как меж цивилизованных людей вели вымазанного в смоле и вывалянного в перьях увальня-дикаря. Но вдруг все поняли, куда его провожали, и моментально лишились острого блюда чужого унижения, а взамен получили всего лишь жидкую размазню зависти.
Ли сидела в центре зала и выглядела потрясающе — невозмутимой, обвораживающей, невероятно красивой и ощутимо источающей сексуальность, которая призывала: займемся-этим-прямо-тут-на-столе. Джон был невероятно рад ее видеть.
— Добрался? Боже, где ты раздобыл такой пиджак?
— Извини, меня его заставили надеть.
— Ну вот еще… Алонсо, унеси его с глаз долой.
— Мадам, но как же…
— Успокойся, Алонсо. — Из-под полуприкрытых век она послала ему взгляд, который лазером прожег вытертые на заднице брюки и добрался до самой мошонки. — Ты же не хочешь, чтобы я немножко потоптала эту штуковину?
— Конечно нет, мадам. Я достану пиджак джентльмена.
— Джон, снимай-ка и галстук. Ничего себе страна! Вы завоевали или создавали самые бесхитростные на планете народы — австралийцев, вест-индийцев, да что там говорить, даже американцев — а сами так и не научились расстегивать воротничок.
— Только в таких местах, как это. Чтобы напомнить австралийцам, американцам и индейцам, что они теряют. А остальные ведут себя вполне раскрепощенно.
— Джон, у тебя ведь есть какая-то одежда. Надеюсь, ты не из тех фанатов, которые не моются, потому что прикоснулись к звезде?
— Мне пришлось сразу приступить к работе. Я еще не был дома.
Вернулся Алонсо с пиджаком.
— Принести вам что-нибудь выпить? — спросил он.
— Я закажу официанту, — ответила Ли, а Джон набрал воздуха в легкие и внезапно выпалил:
— Мне большую порцию виски безо льда.
— Ну, если ты хочешь, чтобы тебя шибануло, тогда мне гибсоновскую водку.
— Никогда не слышал про гибсоновскую водку.
— Это мартини с луком.
— Звучит премерзко. Принесите мне то же.
— Вместо виски? — Перо Алонсо замерло над блокнотом.
— Нет, вместе с виски. И одновременно.
— Как мило. Пьющий мужчина. Может, ты еще и куришь?
— А то… И не делаю гимнастики. Для меня день не в день, если я не налижусь как следует всякой всячины и до поросячьего визга не натрескаюсь жирного.
— Прекрасно. Настоящий английский хлыщ. Что ж, Джон, давай выпьем за нашу горячую, но, вероятно, короткую дружбу. — Ли подняла стакан, но не пригубила напиток, а некоторое время омывала и ласкала лицо Джона своим сосредоточенным взглядом. И ему показалось, что он попал в струю от теплового вентилятора. И впервые понял, что имеют в виду киноманы, когда говорят, что камера любит чье-то лицо. Без защиты объектива от взгляда Ли казалось, что смотришь на солнце. Джон купался в нем и чувствовал, как этот взгляд просачивался сквозь его кожу.
— Вечером получилось забавно.
— Да, замечательно. Столько людей. Ты-то привыкла к репортерам и…
— Я говорю о нас с тобой. Как мы трахались — вот что было забавно. А книга — это работа.
— Для нас обоих.
— А? Что? — Ли снова окатила взглядом его лицо, но на сей раз ледяным, и Джон понял, как легко она может включать и выключать тепловой поток.
— Извини, я все еще… не в себе. Никак не могу поверить, что мы с тобой переспали.
Взгляд оставался как гипсовый.
— Не могу понять, почему именно я? — бормотал Джон. — Почему ты выбрала меня?
— Джон, мы выбрали друг друга. Если ты недоумеваешь, как тебе подфартило потрахаться с кинозвездой, то я тебе напомню: кинозвезда — это моя профессия. Я знаменита, чтобы хорошо жить. А трахаюсь для развлечения. Что будешь есть?
Последовала долгая пауза.
— Ну ладно, прости, я выбрала тебя, потому что ты в моем вкусе. Вроде такой заблудший, поджарый, неловкий, смущающийся, с красивыми руками. И еще — ты не в бизнесе: не просишь доли, не пытаешься стать моим агентом или что-нибудь в этом роде. Просто работаешь в книжном магазине, и у вас уже есть моя книга.
Снова повисло долгое молчание. Меню оказалось непроницаемым документом: блюда назывались по именам звезд сороковых — пятидесятых годов, словно те какие-нибудь нарциссы. Джон сгорбился под пристальными взглядами зала. Появился Алонсо.
— Что за хреновина портвейн Соула Коула? — возмущалась Ли. — Ладно, не важно, принесите мне рыбу, только такую, чтобы без фирменной таблички с Голливудского бульвара, чтобы к ней не прикладывал руку какой-нибудь горе-повар.
— А что для начала, мадам?
— Еще одну порцию «Гибсона».
