— Некультурные, — пояснила жена. — Как телевидение. У нас даже нет телевизора. Зачем, раз есть вот это. — Она обвела рукой бетонные стигийские стены, словно находилась под сводами ксанадского дворца.
— А радио?
— О да, чтобы слушать новости. Надо быть в курсе событий. Ну, не смеем задерживать. Для нас большая честь поговорить с вами, мистер Табулех.
Супруги отошли.
— Прошу прощения, — смутился Сту.
— Господи, вам не в чем извиняться! Почитатели и есть почитатели. Мне интересно познакомиться с вашими зрителями. — Но Ли так и не удалось избавиться от язвительности в голосе.
Прозвучал звонок, и все направились в маленький черный зал. Сиденья оказались неудобными скамьями. Она села и заглянула в программку.
— Три с половиной часа! — Восклицание прокатилось до самого фойе. — Вот это шуточки!
В это время свет начал меркнуть.
Наступил момент магии древнего откровения, когда унимают кашель и поправляют гульфики на панталонах. Зрители слепо ждали, будто окрыленные бесконечной надеждой участники спиритического сеанса: вот-вот появится дух и принесет из загробного мира меняющую жизнь весть.
На сцену сзади выскочили трое мужчин и стали делать вид, будто что-то искали в кулисах. Подбоченились, выступили вперед.
— Тс-с… вот идет… он — некто важный. Готовьтесь, други. Некто или нечто? Некто! Некто! — Они запрокинули головы и громогласно расхохотались. Принялись хлопать друг друга по спинам и приплясывать в кружок.
Появился лысый толстяк в накидке.
— Вы здесь, милорды? Некто близко.
И это явилось.
Молодые люди прыгнули вперед, запрыгали по кругу, отпрыгнули назад. Непрестанно говорили, подходили вплотную, хлопали друг друга по кожаным плечам и отскакивали в сторону. По очереди ставили ноги на стул, который, помимо урны и кровати, был единственной декорацией. Все декламировали с одинаковой заунывной напыщенностью, от чего казалось, будто слова прогладили утюгом, будто гофрированные воротники. На сцену вышла девушка — очень маленькая, с напряженным хриплым голосом. Она не подпрыгивала, но раскачивалась туда и сюда. Вообще актеры не качались и не прыгали только тогда, когда изображали внимание. Они слушали утробами, как будто люди в семнадцатом веке носили в панталонах слуховые аппараты — поводили бедрами в сторону расхаживавшего говорившего и переминались с ноги на ногу, пока он не заканчивал. Потом все немного бегали, качались, хлопали по плечам и прыгали, и наступала очередь другого оратора. По ходу действия все постоянно поглаживали кинжальные рукояти, поправляли воротники, встряхивали волосами и одергивали балахоны. Каждое слово, каждая заковыристая строка сопровождались семафором членов, будто глухонемые вознамерились пропеть «Радость секса».
Оцепеневшая зрительская паства терпеливо ждала, когда на нее снизойдет искра от огня Святого Духа. Наконец актеры отпрыгнули к заднику, девица прокачалась на выход и в зале зажегся свет.
Ли энергично пробивала дорогу к бару среди оторопелых, шарахающих одуванчиков и поверх голов кричала, что ей требуются пять больших порций виски.
— Никогда в жизни… — Она обернулась к Джону и Сту. — Ни за что бы не поверила… Высидела… Как пить. Я в полной растерянности.
— Весьма интересно, — улыбнулся Сту. — Неординарно. Что скажешь о герцоге, Джон? — В ожидании ответа он повел в его сторону бедрами и хлопнул по плечу.
— Необыкновенно. По-настоящему захватывающе. Сто лет не перечитывал эту вещь, но дух угадан. Темнота, нарастающее ощущение истерии. Очень сильно.
— И точно.
Ли переводила взгляд с одного на другого и чувствовала, что в ней самой нарастает ощущение истерии.
— Удивительно, как все уместно, как агрессивно, к месту.
— Вполне, — согласился Сту. — Сила и уязвимость страсти. Кулак, сокрушающий розу.
— Довольно, довольно! — Ли проглотила вторую порцию виски. — Я поняла шутку.
Но Джон и Сту посмотрели на нее невидящим взглядом.
— Вы же шутите! Это несерьезно! Все так отвратительно. В жизни никогда так не скучала.
— Неужели? — Джон был искренне удивлен.
— О! — встревожился Сту. — Прошу прощения. Никогда бы не подумал. Все очень по-голливудски. Масса секса и насилия.
— И плевания. Вы полагаете, в Голливуде плюются?
— Что за плевание?
— Вот и мы произносим, как в этой пьеске. Разве говорят: «Что за плевание?» А что, не заметили, они только и делали, что плевались друг в друга. Девушка с головы до ног вся в слюне.
— Забавно, не заметил, — признался Сту. — Конечно, они декламируют с придыханием. Но это не важно.
— Как не важно? А личная гигиена? Она разве ничего не значит? Я так поняла, что вы оба читали эту штуковину. Знаете, чем кончается дело. Так что мы можем идти. Давайте поужинаем. Мне не хочется… нет, я категорически не желаю присутствовать дальше на этом скучнейшем высокоскоростном подергивании.
— Ли! — Джон был по-настоящему шокирован. — Нельзя уходить в середине представления.
— Почему? Мы заплатили за билеты. Если я хочу поужинать?!
— Потому что это неприлично. Я так не могу.
— Ли, наш уход заметят, — добавил Сту. — Будет неудобно. История может попасть в газеты. А вы готовитесь стать одной из этих людей. Политически правильно держать их на своей стороне.
— Я не вынесу.
Прозвенел звонок.
— Если начну храпеть, наденьте мне на голову сумку.
Наконец, когда сцена превратилась в кучу трупов, каждый из которых разражался велеречивыми прощальными пассажами, Ли поняла, что пытка окончена. Она аплодировала редкими хлопками, словно отмахивалась от надоевшего лица.
— Слава Богу!
— Пошли. — Сту взял ее под руку и повел сквозь толпу. — Нам туда.
— Куда туда?
— За кулисы. Надо поприветствовать труппу.
— Нет, нет, нет! Не заставляй меня, Джон. Скажи ему, что я не буду.
— Так принято. Всего один момент. Все знают, что ты здесь.
— Что мне говорить? Что мне не понравилась пьеса, не понравились они, не понравилось все?!
— А что ты говоришь о фильмах?
— Ну… Потянет на пятьдесят миллионов, пойдет первым экраном сразу в двух сотнях залов. Чисто сработано.
— Не совсем то, — улыбнулся Джон.
— Я нахожу, что обычное «поздравляю» подходит для большинства спектаклей, — подсказал Сту. — Конечно, надо произнести с выражением и при этом раскинуть руки. Или можно воспользоваться опытом старины Ноэля Кауарда. Он говорил: «Никто еще никогда, — особое ударение на слове „никогда“, — не играл так леди Макбет».
