А теперь? С кем?..
Без всякой пользы, удерживая за края мешок с шампанским, промелькнули чужой бородатый Тургенев с Боткиным… старик-шарманщик из рядов, будочник с Эртелева, старый почтальон — любитель бальных танцев.
Все?..
Посчитав себя обманутою в ожиданиях и разочаровавшаяся в собственных предчувствиях, Любовь Яковлевна намеревалась уже оказаться дома и, отказавшись от сюжетного поворота, описать что-нибудь миленькое у себя в ванной комнате, как вдруг в уши ей хлынул шум предновогоднего города, на пальто шлепнулся изрядный ком грязи, а щеки прихватило морозцем. Завертевшись между прохожими, она оттиснута была с Невского в узкую щель между домами.
Какой-то человек тут же преградил ей выход. Отблеск фонаря осветил его лицо.
Любовь Яковлевна, закричав, упала на спину.
Это был Черказьянов.
33
Итак, она лежала на спине.
Ужасный синелицый призрак склонился над нею с очевидной преступной целью — его безжалостные костлявые руки тянулись к ее горлу и вот-вот готовы были сомкнуться на нем. Из широко раскрывшегося рта несчастной жертвы наружу рвался душераздирающий крик, но, пометавшись между стенами глухого каменного мешка, сей страстный вопль явственно терял в силе и, превращаясь в собственное эхо, пустым, бесполезным звуком истекал в равнодушное черное небо.
«Сейчас он убьет меня! — так с бешеной скоростью думалось молодой женщине. — Изнасилует! Убьет и изнасилует! Нет, все-таки изнасилует и убьет! Хотя, помнится, насиловать ему нечем — значит, просто убьет!»
Умереть красиво, как большей частью погибают в романах их чистые и прекрасные героини, очевидно не получалось. Узкий лоскут земли между двумя доходными домами, сужавшийся тупик, кирпичная ловушка, в коей оказалась Любовь Яковлевна, ни при каких условиях не могла быть признана соответствующей действию декорацией.
Выказавшаяся из-за облаков луна являла обреченному взору картину до крайности неприглядную. Замкнутое тесное пространство завалено было разнокалиберным мусором, повсюду угадывались замерзшие кучки экскрементов, помимо всего, одуряюще несло свежими. Содрогнувшись от одного предположения, молодая дама со всей серьезностью озаботилась, не угораздило ли ее упасть спиною на нечто этакое.
Меж тем время шло, но ничего не переменялось. Ужасный призрак все так же склонялся над нею с очевидной целью, костлявые руки по-прежнему нависали над ее горлом, и смерть стояла совсем рядом — но железные пальцы маньяка никак не касались замечательно нежных трахей… не переставая пронзительнейше взывать о помощи, молодая писательница заметила, что губы отвратительного привидения, по всем канонам должные застыть в кровожадной ухмылке, в действительности дергаются так, как будто бы негодяй и насильник пытается в эмоциональной манере сообщить ей важные сведения.
И в самом деле!
Несказанно изумленная, напрягши слух, начала различать она отдельные слова. Вполне учтиво он обращался к ней по имени-отчеству… просил ее… заклинал поверить. Но поверить кому, чему?.. Досадливо помотав головою, Любовь Яковлевна попыталась проникнуть в суть, но бесконечный надрывный крик закладывал уши.
Пришлось замолчать, и тут все стало отчетливо слышно.
— …Любовь Яковлевна… достопочтенная Любовь Яковлевна, — наклонясь к ней, с напором и страстью произносил Черказьянов, — я прошу, я заклинаю вас поверить мне, хотя и понимаю, что не заслуживаю вашего доверия!.. Что же вы лежите? Здесь скверно. Давайте, я помогу вам подняться…
Просунувши руки под нее, он поставил молодую женщину на ноги и точными взмахами кожаной перчатки сбил с ее спины приставшие к материи нечистоты.
— Отпустите меня, — поводя глазами в поисках обломка кирпича или отколовшегося бутылочного горлышка, жалобно попросила Стечкина. — Из-за вас все мои неприятности… Ужели вам мало?!
— Знаю, — пылко бросил в ответ Черказьянов. — Знаю и раскаиваюсь в том. Жизнью своей готов искупить перед вами грех!
Тут же он пал перед нею на колени и смиренно склонил голову. В мерцающем свете луны на одной из мусорных куч Любовь Яковлевна разглядела вполне подходящий металлический прут, однако до него еще нужно было дотянуться.
— Я верю вам, — осторожно протягивая руку, проговорила молодая писательница. — Но отчего вы предпочли изъясниться на помойке? Почему втолкнули меня сюда, а не обратились на правах доброго знакомого (у нее достало сил пошутить) на улице… не пришли ко мне в дом?
— Да проникни я к вам, — поднял голову Черказьянов — уже почти доставшая до прута, она вынуждена была отдернуть руку, — и меня растерзал бы ваш ужасный пес или забила до смерти прислуга. А представьте — подлейший из покойников запросто подходит к вам на Невском — «Здрасьте пожалуйста!..» — стали бы вы с ним разговаривать?
Негодяй, следовало отдать ему должное, говорил разумно.
— Так чего вы хотите? — прикидывая, как ловчее осуществить задуманное, Любовь Яковлевна снова потянулась к спасительному орудию.
— Покаяться! — страстно вымолвил Черказьянов. — Очистить душу и вымолить прощение! Изгладить прошлое!.. К тому же я располагаю весьма важными сведениями.
— Касательно чего? — обхватывая прут и мысленно раскраивая череп, с некоторой даже ласковостью поинтересовалась Стечкина.
— Касательно дневника, — произнес неожиданное гнусный человек. — Касательно мнимого моего убийства, приписываемого вам, и еще — похищения Игоря Игоревича.
«Полный подбор! — мелькнуло у Любови Яковлевны. — Действительно, с этим пора разобраться».
Пальцы молодой женщины разжались.
— Немедленно рассказывайте, — потребовала она, — и выйдем, наконец, отсюда — я буквально задыхаюсь от вони!
Ступая во что-то мягкое и подающееся, оскальзываясь и держась за стены, они выбрались на проспект и принялись обтирать обувь. Прохожие смотрели на них с осуждением. Кто-то откровенно смеялся. Вокруг начала скапливаться толпа.
«Не хватало загреметь в участок!» — забеспокоилась Любовь Яковлевна и, подхватив Черказьянова, свернула с Невского на малолюдную Караванную.
— Следует немедленно почиститься! — Стечкина показала спутнику. — У вас на брюках…
— А у вас — на пальто!.. Снегом мы ничего не добьемся. Необходима хорошая щетка… может быть, мыло… горячая вода. — Черказьянов повел головою по сторонам. — Зайдемте в гостиницу — там легко все отмоют. А мы тем временем посидим в ресторане… надо же где-то разговаривать…
Пройдя еще, они оказались на Михайловской у гостиницы Клея. Представительный швейцар долго не хотел их впускать, морщился, зажимал пальцами нос, но, получив ассигнацию, смилостивился и распахнул двери. Пальто необыкновенных посетителей тотчас унесли куда-то на вытянутых руках, сами же гости разведены были по туалетным комнатам, где провели достаточно времени.
Посвежевшие, разрумянившиеся, пахнущие дорогими духами, они встретились в холле и поднялись в ресторан. Беззвучный метрдотель, приняв их за влюбленную парочку, указал на укромный стол, поставленный в некоторой нише.
