— Не знаю, — сказал он удивленно. — Я ей твоего номера не давал.
XXXVill
Я так никогда и не спросил ее, где она его раздобыла. Впрочем, пухлый, объемистый желтый том — телефонная книга Нью-Джерси — публиковал его уже второй год подряд. Джей, ввиду каких-то особых расчетов, платил специальную сумму за то, чтобы его номер не помещался в справочнике. Я, понятно, ничего не платил и занимал почетное место между Кооперфильдом и Корски. С любопытством нашел там парочку Шепредсонов и одного Грэнджерфорда. Но это в сторону. Что касается ее самой, то она жила в Вашингтоне — она сказала «опять в Вашингтоне», из чего я заключил, что муж ее все еще цел (я как-то плохо всегда верил в его живучесть). Таким образом, карточка с нью-йоркским кодом зря пылилась на моей каминной полке между классическим канделябром и смешной стеклянной картинкой, в которой песок, если ее наклонить, пересыпался сам собой, образуя всякий раз новую дюну.
Теперь у меня, как у Левонского, был свой план. Джей, выслушав его, одобрил и тотчас с обычной своей энергией взялся осуществить. Тут я выяснил, что у духов — я имею в виду духов моей судьбы — порой бывают помощники и даже секретари. Неведомая мне Аллочка была отряжена выяснять, который из отелей в Майами мне лучше всего подойдет (причем Джей настаивал на ocean view — окно на море, — а также на том, чтобы был свой пляж и бассейн). Кто-то знакомый (ему, не мне) компостировал билет в JFK так, чтобы вышла скидка, а в это время сам Джей, захлопнув книги, приволок целый короб золота и серебра («Ерунда, купил по случаю, оптом. Выбери ей подарок, упаковка от ювелира у меня тоже есть»), заметив наконец со вздохом, когда я взял цепочку и кольцо, что уж автомобиль в рент пусть закажет сама: «Ты все равно водить не умеешь». И в очередной раз на моих глазах то, что еще миг назад выглядело пустой грёзой, вдруг обрело весомую плоть.
Впрочем, все шло не так гладко. Странно: Тоня капризничала. Собственно говоря, это была ее мысль съездить вдвоем на уик-энд к океану. Теперь, однако, ее не устраивал срок. В Рождество она занята, в Новый год тоже. Как насчет первой декады января? О’кей. Номер на двоих? Ладно. Только с раздельными койками. Автомобиль она берет на себя. Но спать со мной не будет — «надеюсь, ты понимаешь?» — «Что за чушь! — возмутился Джей, услыхав про это. — Насколько я знаю, вы всю жизнь с ней только этим и занимались». Что ж, он знал верно. Я двинул бровью и пожал плечом. «Может быть, дать ей денег? — предположил он. — Если она всерьез». — «Думаешь, что поможет?» — «Думаю, что нет. Наличку (cash) ты все ж таки возьми. Да, и твой кошелек — он никуда не годится». — «Это почему?» — «Он русский. Вот, это тебе — подарок от жены». Его жену я почти не знал, видел лишь раз или два, но кошелек в самом деле был дивный. Я расстегнул его, и он распался длинной кожаной лентой с карманцами для кредитных карт. «В нем, кстати, Visa, — сообщил Джей. — Я открыл для тебя. А то с твоим „American Express“ даже на стриптиз не пустят». — «Ты думаешь, мы пойдем на стриптиз?» — «А почему нет? Я думаю, твоей Тоне это будет полезно… Впрочем, алмазное колье можешь ей все-таки не покупать. И вообще будь аккуратней». — «В каком смысле?» — «Ну, курорт есть курорт. И там опять не так давно ухлопали иностранца». — «Да что ты?» — «Да. — Он поморщился. — Впрочем, это, конечно, вздор, это я так… Послушай, не забирай в голову всякой дури. Поверь мне, ей там просто нечего будет делать, как только подставлять тебе свою..» — «Дай-то Бог». Мы расстались.
Его шофер — бывший комический артист и, как всякий Пьеро, печальный (в США он уехал, конечно, из-за Мальвины, которая тут же нашла богача) — поюлил меж сугробов по окраинам двух городков, промчал меня мимо целой рощи дерев, усыпанных электрическими светлячками, я смутно разглядел ту же «Норвежскую Мебель», где некогда читал Тика, и, по стяжению чувств, попросил его остановить — и оставить меня — у книжной кофейни. Люк был на месте, хотя время близилось к десяти и посетителей уже не ожидалось. Мне он обрадовался, как всегда, и тотчас включил кофеварку.
— Скажите, Люк, — спросил я его. — Вы ведь холостяк?
— Да, — сказал он степенно. — Мы с братом любили одну женщину. Она предпочла его.
— Вот на! — изумился я. — И вы не нашли другой?
— Нашел, — кивнул он, не меняя тона. — Но у меня есть еще один брат, так вот он (дословно) оказался с нею успешней.
— Чорт возьми! Надеюсь, у вас только два брата?
Он широко улыбнулся.
— Теперь один. Старший умер, я живу с его бывшей женой.
— Это какая-то библейская история! Вторую вы в случае чего тоже хотите забрать себе?
— Не знаю, право, — развел он руками. — Это вряд ли произойдет. И потом, она католичка. Ваш кофе, сэр.
Я сел в тень, за чистый и пустой стол, а он остался за конторкой у лампы. В лице его была задумчивость. Он покивал мне.
— Женщинам нужно детей, — изрек он затем. — Это то, что я в конце концов понял. Первая была бесплодна. Но теперь у них обеих есть дети. У второй их целых три. А потому я или мой брат — это в конце концов мало важно. Мы должны себе подыскать иной предмет для забот.
— Это строгая философия, Люк, — сказал я, пригубляя кофе. По своему обыкновению он сварил очень крепкий. Но почему-то сегодня я не боялся бессонницы, тем паче что за стеклянной дверью поднялась пурга. Не знаю уж, можно ли это считать национальной чертой, но в снегопад я всегда сплю лучше.
— Мы должны быть строги к себе, — ответил меж тем он. — В нас слишком много того, что требует контроля.
— Вы говорите о мужчинах?
— Вообще о людях. Вы знаете, ваш соплеменник (compatriot) писал, что это долг пред всевышним. Иначе бы все было можно.
— Вы тоже так считаете?
— Трудно сказать. Но меня пугает слово всё.
Он тоже пригубил кофе.
— Вот что, Люк, дружище, давайте-ка начистоту, — сказал я. — Каждому из нас отпущено столько-то лет. Столько-то женщин. Столько-то книг. Изменить это мы не в силах. Так чего ради стесняться?
— А чего ради стесняетесь вы? — откликнулся он.
— По привычке. Но вот Моэм — вы его знаете? — писал, что был в детстве застенчив, а потом понял, что это совсем ни к чему. Мы же создали бога хуже, чем Он — нас. Это никакое не богословие, но со мной тут вряд ли кто-нибудь будет спорить. Может быть, нужно раскрыть себе глаза? И развязать руки? Что, если это и есть настоящий благочестивый шаг?
— А вы попробуйте, — сказал Люк. Он даже как-то одушевился. — В самом деле, это можно представить. И вовсе не нужно нарушать закон — вам ведь не этого хочется. И совсем другое дело — махнуть рукой на условности, гулять там, где нравится, заговаривать с первой встречной, получится — хорошо, нет — тоже, может быть, хорошо, ночевать на дворе, смотреть на звезды… Ну и дождаться, конечно, когда все надоест, раскаяться и вновь взять себя в руки. Это называется — отпуск (vacations). Иногда его, точно, не хватает…
Он снова широко улыбнулся.
