– Ты всю ночь собираешься простоять там, Ури?
Она оказалась совсем близко, на верхней ступеньке. Погруженный в свои мысли, Ури даже не заметил, как она подошла, тем более что парадных туфелек на высоких каблуках на ней уже не было. Она стояла босая, держа в руках лакированный поднос с высокой бутылкой и двумя хрустальными бокалами, наполненными прозрачной зеленоватой жидкостью. Прямые пальцы ее ног были тесно прижаты один к другому с чувственной нежностью влюбленных, так что Ури вдруг нестерпимо захотелось коснуться их губами, что он и сделал.
– Я умираю от жажды, – сказала Инге как ни в чем не бывало. – А ты?
– Я тоже, – ответил он двусмысленно и взял у нее из рук поднос. – А что ты сегодня туда подмешала?
– Траву забвения, – засмеялась Инге и направилась к дверям своей спальни. На пороге она остановилась, пропустила Ури внутрь, а затем носком босой ноги уперлась в грудь неотступного Ральфа:
– А ты останешься тут, ясно?
Ральф обиженно хрюкнул и хотел протиснуться в спальню, но Инге оттолкнула его всей ступней, и он, притворно смирившись, растянулся на полу под самой дверью.
– Наверняка будет подслушивать, – предположил Ури, ставя поднос на кофейный столик. – Может, ты бы и ему чего-нибудь подсыпала, а то он у тебя чрезмерно сексуально озабоченный?
Не принимая шутки, Инге подошла к нему вплотную, положила руки на его плечи и заглянула ему в глаза:
– Нам надо поговорить, правда?
Господи, зачем? Ведь он только что принял мудрое решение ни о чем не говорить, ничего не выяснять! И поэтому он отстранился, взял с подноса бокал, отхлебнул большой глоток и обратил к Инге абсолютно невинный взгляд армейского придурка:
– О чем?
– Ты же сам только что спросил меня про Карла!
– Про какого Карла?
Он заметил, что она начинает сердиться.
– Что еще ты придумал, Ури?
– А зачем ты подмешала мне в вино траву забвения? Разве не для того, чтобы я все забыл?
– Но ты ведь не забыл?
Может, и не траву забвения, но что-то она в это вино, наверное, подмешала, потому что в неведомых доселе уголках его подсознания заискрились огненные сполохи, и жизнь опять показалась не такой уж мрачной... И перспективы предстоящих откровений не такими уж пугающими. В конце концов, он ничем не рискует, если даже выслушает признания Инге насчет ее таинственного Карла, тем более, что увильнуть от этого разговора все равно не удастся, раз он сам его спровоцировал. Так что к чертям его мудрые решения, пусть она говорит, о чем хочет. Он даже расщедрился настолько, что подкинул ей первый мяч:
– Он ведь был твой любовник, правда? – спросил он, неожиданно для себя обнаружив, что предпочел бы, чтобы она возмутилась таким предположением против всякой очевидности, – «Глупости! Конечно, нет!».
Но Инге и не подумала отрицать, а только постаралась удостовериться в его, Ури, благоразумии:
– Я надеюсь, ты не станешь ревновать к прошлому?
А благоразумие, как назло, подвело. «И еще как стану!» – пронеслось у него в голове, но он попытался скрыть это от нее и промолчал, хоть прекрасно знал, что она видит его насквозь.
– И напрасно! – сказала она. – Эта история уже давно поросла травой забвения.
Тут она не то, чтобы просто врала, но уж точно искажала правду, и Ури не выдержал:
– Быстро же эта трава растет! Еще и года не прошло, как твой Карл сбежал...
Однако Инге не дала ему закончить его разоблачительную тираду:
– «Еще и башмаков не износила», да? Будем считать заседание суда открытым?
– Будем, – согласился Ури. – И начнем сначала. Кто же он такой, твой Карл?
– Что за странный вопрос! Ну, работал парень у меня в свинарнике, забивал свиней...
– Просто работал – и все? Не надо, Инге. Я ведь знаю, что он человек непростой.
– Откуда ты можешь знать, что за человек Карл?
– От Клауса.
Инге захохотала:
– Это же надо – от Клауса! Более надежного свидетеля ты не мог представить?
– Напрасно ты смеешься. Клауса, конечно, трудно назвать гигантом мысли, но в его дырявой голове есть забавная способность магнитофонно записывать особо полюбившиеся ему фразы. Ты не поверишь, но в основном это фразы Карла.
– Например?
– Например: «Все запреты придуманы нарочно для меня, чтобы мне было что нарушать». Хочешь еще?
– Ну?
– «Я живу в социальном вакууме – без дома, без семьи, без будущего, но зато и вне этой бездушной камнедробилки». Узнаешь?
– И все это произнес Клаус? Он, бедняга, и слов-то таких не знает.
– Я же сказал тебе: он – магнитофон. А магнитофон никаких слов не знает, он только воспроизводит при нажатии кнопки то, что было записано раньше.
– Странно, почему он ничего подобного никогда не воспроизвел мне?
– Может, потому, что тебе не хотелось нажать на нужную кнопку. Будто ты не догадываешься, какую кнопку у Клауса надо нажать тебе. Бедняга влюблен в тебя по уши.
– Ну, а какую кнопку надо было нажать тебе?
– Примерно ту же самую. Я ведь теперь соучаствую в его эротических снах о тебе.
– Что значит – теперь? С каких пор?
– Раньше он видел сны о тебе и о Карле. Он обожал Карла как объект твоей любви. Теперь он обожает меня за то же самое.
– Ну и фантазии у тебя! Кто из вас начитался Фрейда – Клаус или ты?
– Боюсь, что Фрейда начитался Карл. Иначе почему бы он нанялся к тебе забивать свиней?
Инге, не отвечая, взяла свой бокал, покрутила его в пальцах, полюбовалась прохладным отблеском жидкости в хрустале и начала отхлебывать вино мелкими глотками.
– А как ты думаешь, почему? – после долгой паузы спросила она.
– Может, потому, что ты ему, как и мне, регулярно подсыпала в вино приворотное зелье?
Ури предполагал сказать это в шутку, но почему-то слова его прозвучали вызывающе и даже враждебно. Инге отшатнулась, как будто он ее ударил, и уронила бокал на поднос. Бокал не разбился, но угрожающе зазвенел, отчего за закрытой дверью жалобно заскулил Ральф. Он недвусмысленно намекал хозяйке, что в интересах ее же собственной безопасности ей не следует пренебрегать своим верным стражем. Инге твердой рукой водворила бокал на поднос и, не сделав никакой попытки утихомирить пса, обернулась к Ури.
– Выходит, Марта сыграла свою игру правильно, – сказала она печально – Она вбила клин между нами так ловко, что даже приворотное зелье не помогло.
– При чем тут Марта? – огрызнулся Ури, хотя отлично знал, при чем.
Но Инге не успела ему ответить, потому что в этот момент к пронзительным завываниям Ральфа присоединился знакомый колокольный звон.
