При звуке своего имени Инге вздрогнула и подняла глаза на Руперта, который, поднявшись со стула, стоял, протягивая ей руку и неотрывно вглядываясь в ее лицо. С непонятной ему самому тревогой Ури наблюдал, как синие зеркала любимых глаз заволакиваются непрозрачной мутной пленкой, – как у подстреленной птицы.
– Ну как, с победой? Профессор Рунге нашел план замка? – спросила Доротея, но Инге, сосредоточив все свое внимание на Руперте, даже не подала виду, что слышала ее вопрос.
– А это – знаменитый Руперт Вендеманн, тот самый, который сжег свои картины! – заранее наслаждаясь ожидаемым эффектом, представила Руперта Вильма.
Бесконечно долго, как в замедленной съемке, задерживая руку Инге в своей, Руперт поднес ее к губам и спросил:
– Не правда ли, мы когда-то встречались?
– Не думаю, – тихо сказала Инге, отнимая руку.
– А мне кажется, я вас где-то видел.
– Нет, – покачала головой Инге. – Я вас не видела никогда.
– Постарайтесь вспомнить, фрау Инге. Может быть, мы были с вами знакомы в какой-то другой жизни?
– Не думаю, – твердо ответила Инге. – Даже в другой жизни. Вас, – улыбаясь, она подчеркнуто сделала ударение на этом «вас», и Ури понял, что она уже овладела собой, – вас я не могла бы забыть.
Инге
– Это был твой Карл? – спросил Ури, когда они, наконец, вырвались из цепких рук Вильмы и Доротеи и остались одни.
– Кто – Руперт? – От возмущения Инге на миг даже потеряла дар речи. – С чего ты взял?
– Ты так испугалась, когда его увидела.
– Хорошего же ты обо мне мнения! По-твоему, я могла много лет быть во власти этого, этого... – она запнулась, не находя слов.
– ...старого петуха, – подсказал Ури.
– Ну вот, ты сам видишь, что он за птица. Как же ты мог принять его за Карла?
– Не знаю, я Карла не видел. – упрямо сказал Ури. – Может, он тоже старый петух.
– Да нет, он – птица совсем другого полета. Так что никакой связи.
– Тогда зачем ты сказала им, что мы уезжаем сегодня?
– Зачем? Чтобы от них отделаться!
– Вот я и спрашиваю: почему ты так жаждала от них отделаться?
Инге уже поняла, что он будет допытываться до победного конца, но все-таки попробовала последнюю уловку, чтобы увернуться от его допроса:
– Например, потому что мне не понравились твои шуры-муры с этой черной курочкой.
– Выходит, ты – расистка?
– Я не думаю, что твои шуры-муры с белой курочкой понравились бы мне больше.
Лица Ури она не видела, потому что он, не отвечая, наклонился к замочной скважине: старинный замок их номера не любил открываться с первого раза.
– Ты знаешь, – сказал он, не глядя на Инге, – эта шоколадная курочка пригласила меня тайком от Руперта махнуть с ней сегодня вечером во Франкфурт в какой-то подземный эротический рай.
– Ну и темп! Ты, я вижу, прямо на ходу подметки рвешь!
– Я думаю, ей просто нужен партнер, потому что туда пускают только пары.
– И что ты ей ответил?
– Я сказал, что у меня на сегодня другие планы.
Тут в скрипучем металлическом нутре замка что-то наконец лязгнуло, и дверь неохотно отворилась. Они вошли в комнату и, не сговариваясь, как подкошенные, рухнули на кровать. Оба смертельно устали от праздничной суматохи этого дня – от неожиданно вернувшейся жары, от беспорядочной болтовни, от обилия съеденных пирожных, от долгого хождения вверх-вниз по крутым улицам. Инге закинула, руку за плечо Ури, положила ему на живот согнутую в колене ногу и уткнулась носом ему под мышку, с наслаждением вдыхая запах его тела. «Боже, как хорошо!» – мелькнуло сполохом по краю ее сознания. Пальцы ее соскользнули с его плеча и начали медленно расстегивать пуговицы его рубашки.
– Лежать бы так долго-долго, бесконечно долго, – прошептала она, зарываясь лицом в кудрявую поросль у него на груди и чувствуя, как куда-то стремительно испаряется усталость. – И ничего мне больше не надо.
Он мог бы съязвить: «Так-таки ничего?», но не съязвил, а стал молча выпрастывать ее плечи из элегантного светлого жакета, подаренного ей когда-то Карлом. Расправившись с жакетом и с блузкой, он пробежал кончиками пальцев по ее позвонкам от шеи вниз, от чего у них обоих сразу перехватило дыхание. Но прежде, чем они поспешно стянули друг с друга остатки одежды и в исступлении скатились с кровати прямо на потертый ковер на полу, он все же успел спросить:
– Зачем мне нужны какие-то курочки, когда мне достался белый лебедь?
Но любовь любовью, однако Инге не сомневалась, что Ури так легко не забудет сцену в кафе, и потому не удивилась, когда он, едва открыв глаза после короткого сна, тут же спросил:
– Но ты с этим Рупертом где-то раньше встречалась, ведь точно?
– Если бы я с ним раньше встречалась, он бы меня вспомнил, – отпарировала Инге даже не пытаясь скрыть от себя неотвратимости того, что случилось, обреченно подумала: «И он еще вспомнит.» Потому, наверно, слова ее прозвучали неубедительно – Ури, во всяком случае, ей не поверил:
– Он, может быть, тебя не вспомнил, но ты-то его узнала сразу, как только вошла в кафе.
– С чего ты это взял?
– У тебя стало такое лицо, будто ты увидела призрак. И ты попыталась тут же от двери рвануть обратно, просто Вильма тебя засекла в последний момент.
«Ну и наблюдательный паршивец!» – чертыхнулась про себя Инге, а вслух сказала:
– У тебя просто богатая фантазия.
Но она уже знала, что придется в чем-то сознаться. Как всегда, оставался главный вопрос – в чем и до какого предела? Как она устала от этой постоянной необходимости скрывать правду! Как хорошо было бы обвить руками его шею и все-все ему рассказать! Но она представила себе на миг, как окаменеет его лицо, как неприязненно стиснутся губы, и он холодно скажет... Нет, она даже в самых сокровенных своих помыслах не могла бы решиться услышать все то, что он может в этом случае ей сказать. Ни за что! Ни за что! Она должна врать и выкручиваться до последней возможности, лишь бы только скрыть от него свою проклятую тайну. А раз так, у нее не оставалось другого выхода. Она потянула Ури за руку:
– Пошли в душ, я помою тебе спинку...
Он глянул на нее вопросительно и, как ей показалось, даже сердито, так что она поспешно добавила:
... и, так и быть, расскажу тебе, где я видела Руперта. Только учти, это страшная тайна, которую я много лет старалась забыть.
– Но не забыла? – спросил Ури с подначкой, но все же встал и пошел за ней в ванную.
Инге, конечно, не случайно задумала начать свою исповедь в ванной, – телесный контакт, который возникнет между ними, когда она будет намыливать ему спину, должен помочь ей приоткрыть правду ровно настолько, чтобы замаскировать ложь. Она выдавила из флакона несколько капель душистого бальзама на свою любимую розовую губку и со всей нежностью, на какую была способна, – в этом ей, слава Богу, не надо было притворяться! – стала круговыми движениями гладить его плечи, лопатки, тугие мышцы ягодиц.
