– Вон отсюда, отступница! И чтоб духу твоего тут больше не было!
Не помня себя, Хелька выскочила на шоссе и заковыляла прочь от дома, то и дело оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что отец за ней не гонится. Но он даже не вышел из дому посмотреть, где она и что с ней. Только братья с плачем побежали было за ней, умоляя вернуться, но отец грозно прикрикнул на них из-за двери, и они послушно, как маленькие собачки, поплелись назад, то и дело оглядываясь, не идет ли она вслед за ними.
Но она уже знала, что не вернется. Правда, было неясно, куда она бредет, – ведь и в хорошем состоянии она едва ли способна была дойти до деревни, а сейчас ушибленная нога тормозила ее движение больше, чем обычно. Кроме того, небо заметно потемнело, и начал накрапывать противный холодный дождь, а на ней была только легкая блузка и сандалии на тонких ремешках.
Неясно было, добралась ли бы Хелька до деревни или нет, но, на ее счастье, ее догнала красивая голубая машина, за рулем которой сидела красивая нездешняя дама с голубыми глазами, – во всяком случае, Хелька никогда ее до сих пор не видела. Дама все-таки оказалась здешней, это была фрау Инге, владелица старинного замка, – его высокие башни можно было увидеть с церковной колокольни, на которую она несколько раз взбиралась вместе с Клаусом, когда пастор посылал того вместо себя звонить в колокола. Наверху всегда дул холодный ветер, и казалось, что колокольня слегка качается, так что Клаусу приходилось поддерживать Хельку одной рукой, чтобы ей было не так страшно.
И вот однажды, когда они стояли на крохотной каменной площадке под самым небом, Клаус вдруг наклонился и поцеловал Хельку в ямочку у основания горла, – она так смутилась, что оттолкнула его от себя слишком резко и он, наверно, обиделся. Он отшатнулся от нее, нахохлился и промолчал всю дорогу до автобуса. К великому огорчению Хельки, он больше не пытался ее поцеловать и даже перестал приглашать ее подниматься с ним на колокольню. Так что ей давно уже не приходилось поглядеть издали на таинственный замок на горе.
Зато теперь Хелька увидела этот замок вблизи и даже была впущена вовнутрь, потому что фрау Инге, услыхав, что Хельке некуда деться, взяла ее с собой. Удивительно, что Хелька никогда ее раньше не видела, а она знала о Хельке все – не только про пение в церковном хоре, но и про братьев, и про отца с его часовней, и даже про Клауса. Хелька еще не успела толком удивиться, откуда фрау Инге все это известно, как из-за крутого поворота дороги навстречу машине выступила высокая зубчатая стена, увенчанная квадратной, тоже зубчатой, башней. Над этой башней к небу возносилась еще одна башня, тоже зубчатая и квадратная, а над ней еще выше виднелась отвесная малиновая скала. При виде этой невероятной красоты у Хельки перехватило дыхание.
Тем временем тяжелые ворота распахнулись, голубая машина въехала во двор, а за воротами стоял Клаус и удивленно смотрел на Хельку своими очень светлыми, почти белыми, прозрачными глазами. «Откуда ты взялась?» – спросил он, помогая ей выйти из машины.
Узнав, что отец выгнал Хельку из дому, он пригласил ее жить у него – в его доме полно пустых комнат, сказал он, в которых никто не живет, кроме пауков. «Теперь мы сможем репетировать каждый день, раз тебе не надо спешить домой, – сказал он, – заодно и пауков распугаем».
Нельзя сказать, чтобы мысль о пауках сильно вдохновила Хельку, но их оказалось не так уж много. Вооружившись щеткой на длинной ручке, Хелька тут же вымела их всех за порог и выбросила в сад. Убить пауков она не решилась – у них в Польше это считалось дурной приметой. А Хелька не хотела, чтобы что-нибудь дурное случилось у них с Клаусом, потому что у них началась настоящая любовь. Не сразу, а с того вечера, когда после ужина, который они приготовили вместе, она сама подошла к нему и поцеловала в губы.
Конечно, она очень волновалась, – а вдруг ему будет противен ее поцелуй, и он оттолкнет ее из-за хромой ноги и ужасного шрама, навсегда искривившего ее верхнюю губу. Но он не оттолкнул ее, а наоборот, прижал к себе и выдохнул куда-то за ухо:
– Так тебе не противно целовать меня?
И тут она поняла, что он такой же одинокий и несчастный, как она, и что только с нею ему будет хорошо, как и ей с ним. Теперь она целые дни думала о нем – повторяя уроки в школе или пересаживая из ящиков в горшки молодые побеги в цветочном магазине, куда ее устроила фрау Инге.
А о ком ей еще было думать? Отец и братья пропали бесследно месяца три назад. Это обнаружилось одним ужасным утром, дождливым и хмурым. Хелька, как всегда во время переменки, побежала на первый этаж проведать братьев, но их не было в коридоре, где они обычно ее поджидали. Испуганная, она заглянула в их классы, но там их тоже не было. Тогда она, как была, без пальто, припустила под дождем в детский сад, куда ходил самый младший, ее любимец Кшиштоф. Но и его она не нашла в игровой комнате.
Молодая нарядная воспитательница, удивленно поднимая нарисованные коричневым карандашом брови, не поверила Хелькиным заверениям, что та даже не слышала об отъезде своей семьи. Но Хельке было наплевать на недоверие воспитательницы. Не все ли ей было равно, что думает о ней эта чужая, довольная жизнью блондинка, когда единственные родные ей люди покинули ее, не оставив даже адреса? Теперь у нее не было на свете никого кроме Клауса.
А сегодня его бесноватая вонючка-мать приехала забрать и его, – чтобы у Хельки совсем ничего не осталось. Хелька вспомнила исходивший от Марты острый запах отчаянной решимости, обжегший ей ноздри даже сквозь густой заслон листвы цветущего шиповника, и ужаснулась, – а вдруг той взбредет в голову взгромоздиться на свой старый велосипед и отправиться за Клаусом наверх, в замок? Да нет, тут же утешила она себя, – вряд ли даже потерявшая разум мамка Клауса отважится заявиться в замок в разгар военных действий, которые развернулись за последний год между ней и фрау Инге. Кроме того, зачем бы ей туда тащиться так поздно? Она ведь не знает, что с тех пор, как Ури уехал, Клаус работает до самого ужина.
И все же, несмотря на все эти самоуговоры, Хелька не стала полагаться на здравый смысл Марты. Пренебрегая жаждой, голодом и настойчивыми толчками в кишечнике, она попрочней уселась на теплом камне за кустом ежевики, так чтобы ей была виден и мост через реку, и асфальтовая лента шоссе, выползающая сверху из-за морщинистого бока гранитного кряжа. Хелька готова была сидеть так до ночи и даже до утра. Она взвинтила себя до такой степени, что готова была на все, только бы не позволить Марте забрать Клауса Туда.
Инге
Ехать домой не хотелось. С тех пор, как Ури умчался невесть куда по таинственному призыву своей родины, Инге стало казаться, что их счастливой совместной жизни пришел конец. Порой ей даже чудилось, что никакой такой жизни с Ури у нее вовсе и не было, она ей просто приснилась. Тем более, что перед отъездом он старательно уничтожил все внешние следы своего пребывания в замке – запер в подвальную кладовую свою одежду и обувь и, тщательно выбрав из альбомов свои фотографии, сложил их в большой конверт и куда-то увез.
Он не сказал Инге, когда он вернется, и не обещал ни писать, ни звонить. Он объяснил ей, что его родина строго-настрого запретила ему всякое с ней общение, хоть по почте, хоть по телефону, так что даже надежда на его телефонный звонок не могла удержать ее дома. Он, правда, заверил ее, что раз телепатия в полномочия родины не входит, она может наладить с ним телепатическую связь, чего он – увы! – сделать не способен. «Телепатическая связь – это улица с односторонним движением, – объявил он, накручивая на палец прядь ее волос. – Вам, ведьмам, ничего не стоит настигнуть человека на любом расстоянии, а нам, простым смертным, это не дано, как ни старайся».
