– А для чего еще ему понадобилось такой ценой добывать секретный ключ миссис Муррей?
– А как он эту пленку, по-твоему, умудрился заснять?
– Я подозреваю, что он ухитрился установить камеру в хранилище древних рукописей.
– В хранилище? – не поверил Меир. – Когда?
– Где-то за пару дней до приезда принца.
– Но как он туда вошел? Ему же не дали пропуск!
– Оказалось, что Брайан как-то ночью тайком водил его туда на экскурсию.
В этом месте Меир взвыл, как от зубной боли:
– Откуда ты знаешь?
Ури сообразил, что потеряет еще полчаса, если примется сейчас описывать ночной эпизод в хранилище, про который он как-то запамятовал рассказать Меиру в тот проклятый нервный день, – неужто это было только вчера? Мысленно браня себя последними словами за недосмотр и лживость, он однако пошел по проторенному пути и подло воспользовался тем, что слова его никто уже не сможет проверить:
– Брайан мне сам покаялся.
– И ты не поднял тревогу?
– Хочу тебе напомнить, что тревогу я как раз поднял.
– Но про посещение Войтеком хранилища промолчал!
Выхода не было – если уж врать, так врать до конца:
– Он рассказал мне об этом вчера вечером, но ты отказался со мной встретиться.
Что хорошо было в Меире, это чувство справедливости – осознав правоту Ури, он сразу согласился принять вину на себя.
– Вчера мне было не до тебя, да и вряд ли бы это что-то изменило, – вздохнул он, давая понять, что все равно бы не поверил подозрениям Ури. И ведь все из-за Клары! Оба безмолвно признавали, – верней, признавались, – что Меир бы так не ощетинился вчера из-за Войтека, не будь здесь замешана Клара.
Ури глянул на часы – ужас, они проговорили уже десять минут!
– Хватит тратить время, Меир, – взмолился он. – Ведь ты обещал сделать так, чтобы меня отпустили!
– Так и не скажешь, куда? – голос Меира поразил Ури странной смесью кротости и печали, словно не произнесенное вслух напоминание о Кларе лишило того власти над ним. Потом, позже, когда ему открылась страшная правда, воспоминание об этом кротком голосе и о судорожном кашле Меира в начале их разговора всякий раз надрывало сердце Ури неискупимым чувством вины. Но сейчас он ни о чем таком не подумал, он знал только одно – он должен вырваться отсюда и мчаться в замок, пока Карл не сотворил чего-нибудь с Инге.
Правильно оценив молчание Ури, Меир сдался:
– Ладно, езжай. Я сейчас распоряжусь.
И заботливо предложил:
– Хочешь, чтобы местная полиция дала тебе тремп?
«Все-таки надеется хитростью выяснить, куда я поеду», – пронеслось в голове Ури, но машина-то была ему и впрямь необходима.
– Нет. Пусть лучше дадут мне свою машину, я сам поведу, – сказал он твердо, пользуясь необъяснимой покладистостью Меира, но почему-то не удивляясь ей, чего он сам впоследствии никак не мог понять. Равно как и простить себе эту непонятливость.
– Ладно, бери машину, – покорно согласился Меир, – но все же держи со мной связь.
Где-то на задворках сознания промелькнула полумысль-полудогадка, что и по машине его можно будет засечь, но так и погасла, не добравшись до поверхности. Какая разница, что будет потом?
Несмотря на обещания Меира, не менее получаса ушло на выполнение дурацких бюрократических формальностей. Когда Ури вывел, наконец, за ворота выданную ему под расписку полицейскую машину, к нему подскочил взъерошенный Джимми. Значит, и его тоже отпустили!
– Подкинешь меня до самолета? – взмолился он.
Хоть Ури было его жаль, сейчас ему было не до благотворительности.
– Только за тысячу фунтов, и ни пенсом меньше, – отмахнулся он от Джимми. – Такси обойдется тебе дешевле! – крикнул он на прощанье и нажал на газ.
Карл
Идти в полной тьме было не слишком приятно, но Карл не решился воспользоваться неизменно хранящимся в сумке фонариком, – кто знает, а вдруг у них тут есть охранник, который следит за тем, чтобы никто не пустился на самочинную экскурсию по закрытым для публики переходам. Он еще хорошо помнил этот отрезок туннеля, исхоженный когда-то сотни раз, и мог обойтись без фонарика. Правда в конце пути, не слишком полагаясь на свои представления о пройденном расстоянии, он все же замедлил шаг и выставил вперед руки с растопыренными пальцами. Последние метры он прошел с трудом, словно брел под водой, стараясь не поддаться панике при мысли о том, что хитроумные реставраторши могли сменить тайный замок зеркальной двери.
Но, слава Богу, замок остался прежним, и Карл беспрепятственно проник в рыцарскую трапезную. Там он нашел на ощупь бесконечно древнее деревянное кресло, которое как ни странно стояло там же, где и раньше, и тяжело опустился в него, чтобы прислушаться и перевести дыхание. В комнатах было темно и тихо. Уставший от темноты Карл начал уже шарить в недрах сумки в поисках обшитого фетром пенала с фонариком, как вдруг его настороженное ухо уловило невнятный шорох, и он застыл, упершись руками в твердые подлокотники кресла.
Шорох приблизился, и Карл, готовясь к сопротивлению, отпустил подлокотники, неясно сознавая, какого рода опасность на него надвигается. Однако он еще не успел выпрямиться, как тяжелая мохнатая туша навалилась ему на плечи, и по лицу его заскользило что-то мокрое, горячее, пахнущее болотным перегноем. И тут его осенило – да ведь это верный Ральф, как он мог про него забыть? Пес узнал старого друга и поспешил к нему – поздороваться и выразить свою неизменную собачью любовь!
Стараясь не упасть под напором этой любви, Карл обхватил руками могучую шею и благодарно прижался щекой к поросшей шелковистой шерстью морде:
– Ральф, старый дружище, ты не забыл меня? – прошептал он в трепещущее от радости собачье ухо, думая при этом: «Хорош бы я был сейчас, если бы он меня забыл!»
Ясно было, что в квартире никого нет, так что можно было вытащить фонарик и оглядеться. В трапезной практически ничего не изменилось, за исключением исчезновения двух рыцарей в доспехах, – наверно, это их он видел давеча у входа в круглый зал. В сопровождении Ральфа он поднялся по лестнице и прошел в спальню Инге. Там кое-какие мелочи, вроде прикроватных тумбочек и торшеров, были заменены новыми, более современными, но в остальном все осталось, как было.
Впрочем нет, не все – постель была не убрана, покрывало сдернуто и, скомканное, свисало с одной стороны до самого пола. Зная безумный педантизм Инге в вопросах чистоты и порядка, Карл нашел это странным. Он внимательно обследовал кровать, она тоже оказалась новой, добротной, с жестко присоединенными тумбочками. Подушек на кровати было две, обе смятые и сдвинутые к центру, навстречу друг другу, тумбочки были использованы несимметрично – в одной скученно толпились все те же знакомые ему баночки с кремами и флакончики с душистыми маслами, зато вторая была абсолютно пуста. Для кого, интересно, хранила ее Инге в столь незапятнанной девственности?
