— Сейчас же отправляйтесь в купе к Лотте и только попробуйте ещё раз выйти оттуда! — строго сказала нам мама.
Мы вошли в купе, но Лотты там не оказалось. Мама опять чуть было не расплакалась. И мы все принялись искать Лотту. В конце концов мы её нашли — она была в дальнем купе, где занимала разговором сидящих там пассажиров.
— С нами едет дядя с бородавкой на подбородке, — услышали мы Лоттин голосок, — но он даже не знает, что она у него есть.
Тут мама взяла Лотту за руку и отвела её в наше купе. И мы сидели там тихо-тихо, как мышки, потому что мама ужасно рассердилась и сказала, что легче уследить за стадом взбесившихся телят, чем за её тремя детьми.
Это напомнило мне, что уже совсем скоро я увижу настоящих телят, и я ужасно обрадовалась.
Дедушка с бабушкой стояли на веранде, когда мы подошли к их дому. Пёсик Лука лаял и прыгал вокруг нас, и в саду пахло летом.
— Внучата мои золотые, приехали наконец, — сказала бабушка.
— Золотые… Что верно, то верно, — согласилась с бабушкой мама.
— Завтра я вас покатаю на Буланке, — пообещал дедушка.
— Идёмте со мной на гумно, я покажу вам, какие котятки народились у нашей Мурки, — позвала нас с собой бабушка.
Но Лотту интересовало совсем другое, и она потянула бабушку за фартук.
— Бабушка, а у тебя в буфете ещё остались карамельки? — спросила она.
— Может, и остались, — улыбнулась бабушка. — Думаю, несколько штучек мы там отыщем.
Вот теперь-то я наконец почувствовала, что мы действительно приехали к дедушке с бабушкой.
Лотта говорит плохие слова
У дедушки с бабушкой нам всегда весело. Вы только представьте: на большом дереве, что растёт у них в саду, наверху сооружено что-то вроде терраски. Высоко-высоко.
Туда ведёт лесенка, и когда поднимешься по ней, попадаешь как раз на терраску. Там стоит стол со скамейками, а к террасе приделаны перила, чтобы никто не упал вниз. Бабушка называет эту терраску Зелёной беседкой. Из всех мест, где мне приходилось есть, мне больше всего нравятся те, что расположены на деревьях.
В первое же утро, как только мы проснулись, Юнас попросил у бабушки:
— Бабушка, а давай сразу договоримся: завтракать, обедать и ужинать мы будем в Зелёной беседке!
— А как думаешь, что на это скажет наша Майкен, которой три раза в день придётся подниматься с едой по шаткой лесенке? — спросила бабушка.
— Я скажу: «Ни за что!» — заявила Майкен.
Майкен — это бабушкина работница. Она очень добрая, но есть на деревьях не любит.
— Но, бабушка, мы можем сами носить еду в Зелёную беседку! — сказала я.
— А то мы на тебя рассердимся! — вмешалась Лотта. Она хитрая и иногда встревает очень кстати.
Тогда бабушка сказала, что не хочет, чтобы Лотта на неё сердилась, и разрешила нам взять блины в Зелёную беседку.
Она напекла блинов так много, положила их в корзинку вместе с мешочком с сахаром и мисочкой с вареньем, а ещё дала нам с собой тарелки, вилки, бутылку молока и три пластмассовых кружки.
И мы полезли на дерево. Сначала Юнас с корзинкой, потом я, а за нами Лотта.
— Если Юнас уронит корзинку, я буду смеяться, — сказала Лотта.
Но Юнас корзинку не уронил, и мы накрыли на стол, уселись на скамейки и принялись за блины с сахаром и вареньем, запивая их молоком. А вокруг нас шелестели листья. Блинов было так много, что Лотта не смогла справиться со своей порцией, и тогда она развесила оставшиеся блины на ветки.
— Я играю, как будто это листья! — сказала она.
Когда налетал ветер, блины качались на ветках и выглядели совсем как настоящие листья.
— Смотри, как бы мама не узнала о твоих листьях! — сказала я Лотте.
Но Лотта не обратила на мои слова никакого внимания. Она не спускала глаз со своих блинов и пела песенку, которую обычно напевал наш папа. Песенка начинается так: «Как славно шелестит листва!»
Однако вскоре Лотте снова захотелось есть, и она откусила по кусочку от каждого блина. Теперь на дереве висели уже не целые блины, а только их половинки.
— Я маленький ягнёнок и ем листья с деревьев, — объяснила Лотта свой поступок.
Неожиданно на ветку села птичка, и Лотта сказала ей:
— Ты можешь есть мои блины, если хочешь, тебе можно, а вот Юнасу и Миа-Марии нельзя. — Хотя птичка вовсе и не собиралась есть Лоттины блины.
А вот мы с Юнасом от них не отказались бы. Тогда я протянула к Лотте руку и жалобным голосом пропела:
— Подайте Христа ради на пропитание! — И Лотта дала мне надкусанный блин.
Я посыпала его сахаром, намазала вареньем и съела. Он был очень вкусный, хоть и надкусанный. Тогда Юнас тоже попросил: «Подайте Христа ради на пропитание!» — и тоже получил блин, потому что Лотте это казалось смешным. А когда мы съели все её блины, она сказала:
— Блинные листья кончились. Теперь вы должны есть настоящие!
Она нарвала целую пригоршню зелёных листьев и потребовала, чтобы мы их съели. Но мы с Юнасом сказали, что уже сыты.
— С сахаром и вареньем это будет очень вкусно, — рассудила Лотта, посыпала лист сахарным песком, намазала вареньем и съела.
— Смотри, не проглоти вместе с ним червяка! — предостерёг её Юнас.
— Пусть червяк сам за собой смотрит, я ему не нянька, — ответила Лотта.
«Эта девочка за словом в карман не лезет», — всегда говорит мама.
На другой день было воскресенье, и на обед у нас была салака и рыбные тефтели, которых Лотта терпеть не может. Погода стояла хорошая, а в хорошую погоду бабушка с дедушкой всегда обедают в саду под большим деревом. Мы все собрались вокруг стола — дедушка, бабушка, мама, Юнас и я. А Лотта играла с кошкой и к нам даже не подошла, хотя мама звала её несколько раз. В конце концов она соизволила подойти, но, увидев, что мы едим салаку, сказала:
— Фараон вас подери, кто же ест салаку в воскресенье!
Мама ужасно рассердилась, ведь она тысячу раз говорила Лотте, что выражение «фараон вас подери» — это почти ругательство, такое же, как «чёрт подери», и произносить подобные слова неприлично, и если Лотта произнесёт их хотя бы ещё раз, она сейчас же уедет в город. Сесть с нами за стол мама ей не разрешила, и, пока мы обедали, Лотта ходила по саду и громко причитала.
Потом, когда мы все поели, мама усадила Лотту за стол, и ей пришлось обедать в полном одиночестве. Она продолжала плакать и причитать, и мама отослала нас с Юнасом играть в другой конец сада, чтобы Лотта осталась одна, пока снова не станет послушной девочкой. Но мы спрятались за углом и наблюдали за плачущей Лоттой.
