Он повесил трубку и вопросительно взглянул на меня.
— Значит, деньги дали ему вы?
— Да, деньги дала ему я.
— Что значит — дали?
— Дала — и все.
— Подарили?
— Да, подарила, — бесстрашно подтвердила я и прямо посмотрела в его серенькие прищуренные глаза.
— И он спокойно принял этот подарок?
— Совсем не спокойно. Он собирался мне вернуть деньги, но я настояла на том, что это подарок. Это было нелегко…
— Хорошо, допустим, что это был, как вы говорите, подарок… Но почему, собственно говоря, вы решили сделать ему такой дорогой подарок? Почему вам не приходит в голову сделать подарок мне? Может, и я не отказался бы… — Он хихикнул.
— Если бы вы пели как он, то, может быть, я и вам что-нибудь подарила…
— Ну хорошо… А валюта из его кошелька куда делась?
— Я в его кошелек не заглядывала и ничего определенного сказать по этому поводу не могу.
— А может, он ее дал вам? Подарил… Так сказать, подарок на подарок…
«Ну, что он может знать? — пронеслось у меня в голове. — Никто же не видел… А если они Лекочку замели на какой-нибудь незаконной операции с валютой, а тот признался, где он ее взял? Ему-то что?! Папа позвонит куда надо, и ничего ему не будет… Сама, дура, виновата. Не нужно было ему отдавать, и тогда можно было бы сказать: «Да, подарил, лежит эта валюта у меня в комоде, все никак не соберусь ее вам сдать… Времени нет…» Поверить он, конечно, не поверил бы, но прицепиться было бы не к чему… Ну, а если все так, то хуже мне уже не будет. Нет никакой разницы — расскажу я сразу или буду упираться до последнего… В крайнем случае скажу, что запиралась со страха. А если они ничего про Лекочку не знают, то никаких доказательств у них вообще нет. Пусть хоть весь дом перевернут — ничего такого противозаконного у меня в доме нет. Только фотография Монтана и Симоны со мной посредине и с их подписями…»
— А почему вы решили, что валюты в его кошельке не было, когда он расплачивался за сервиз?
— Ее там не видели. Ни продавщица, ни заведующая секцией, ни кассирша.
— Но это не значит, что ее там не было, — отважно возразила я. — Бумажник у Ива Монтана был большой, а иностранные деньги гораздо меньше наших…
— Но они же их видели до того.
— Они видели их, когда он достал их из бумажника…
— Нет, они их видели в бумажнике, когда он их убрал…
— Тогда в магазине он нервничал, торопился и положил их небрежно, всей кучей, не расправляя… А потом… — Я сделала вид, что задумалась, — потом у меня дома, когда я дала… Когда я подарила ему эти полторы тысячи, он достал бумажник, поправил валюту, а потом долго пытался засунуть туда наши сотенные купюры, но они не помещались ни под каким видом ни в какое отделение. Точно, точно… Он еще посмеялся по этому поводу и сказал, что в большой стране — большие деньги… Потом он сложил пачку наших денег пополам и просто заложил в бумажник, как в книжку. А в магазине он вынул их, не раскрывая бумажника, так что я не понимаю, как продавщицы могли видеть, что у него в бумажнике есть, а чего нет… — Я возмущенно пожала плечами.
Я сказала правду. Он действительно носил наши деньги просто вложенными в бумажник и действительно очень забавлялся, пытаясь их поначалу засунуть. И фразу насчет большой страны и больших денег он произносил… Правда, несколькими днями раньше, но какое это имело значение. Я очень в этот момент гордилась собой…
— Так, так, так… — Он задумчиво побарабанил по коробке папирос, и вдруг взгляд его оживился. — Неувязочка получается… Если все, что вы говорите, правда, тогда где же он остальные деньги держал?
— Какие остальные? — растерялась я.
— Остальные советские деньги. Ведь сервиз стоил… — Он заглянул в листок. — Ведь сервиз стоил две тысячи девятьсот семьдесят рублей. Значит, тысяча четыреста семьдесят рублей у него были свои, так ведь?
Я обреченно кивнула, проклиная себя за этот оживляж с комическим засовыванием денег.
— А по вашим словам получается, что он у вас дома впервые советские деньги в руки взял. Неувязочка… Что вы на это скажете?
— Ничего не скажу, — обиженно отвернулась я. — В магазине он действительно вынул деньги из бумажника, и все вам это подтвердят, если они честные люди. А тогда ли он их пытался засунуть или раньше, я уже точно не помню… У меня и тогда все в голове перемешалось от волнения, и сейчас не самая спокойная для меня обстановка…
Я замолчала. На глазах у меня появились самые настоящие слезы. Я достала платок из сумочки и стала осторожно их промокать, чтобы не размазать тушь на ресницах. До этого я редко красилась, но Симона подарила мне роскошную тушь, и я в последнее время не выходила из дома с ненакрашенными ресницами. Надо сказать, что это мне очень шло. Глазищи у меня становились в два раза больше…
Он долго молчал и изучающе смотрел на меня. Потом открыл картонную папку, вынул оттуда две бумажки и показал мне издалека.
— Вы знаете, что это такое?
— Нет, — сказала я, бессмысленно всматриваясь в бумажки.
— Это ордер на обыск в вашей квартире и постановление о вашем аресте… Здесь не хватает только подписи прокурора. Но получить ее можно очень быстро… Я не советую вам играть со мной в игры. Мы знаем гораздо больше, чем вы думаете…
— Но я ни во что не играю, — всхлипнула я и подумала: «Как же, знаете! Давно бы приперли меня к стенке, если б знали».
Он снова встал, подошел ко мне, но на этот раз не сзади, а сбоку, положил мне руку по-дружески на плечо и, склонившись надо мной, заглянул в глаза.
— Ну что ты зажалась, глупенькая? Ну, подумаешь, валюту взяла… Ведь не родину же продала! Сдадим валюту, оформим все честь по чести… Напишешь все, как было, как он приставал к тебе… Понуждал тебя ко всяким развратным действиям… Ведь понуждал, да? — Он ласково полупал глазами, мол, я же свой, я же за тебя, ты расскажи, а там вместе придумаем, как помочь твоему горю.
От этих его ласково-затхлых слов у меня сразу же просохли глаза. «Ах ты, гнида прилизанная! — пронеслось в моей голове. — Оказывается, вон ты куда гнешь! Оказывается, тебе не только я, тебе еще и он зачем-то понадобился! Ну уж нет! Его ты у меня не получишь!»
— Да вы что?! — взревела я, сбрасывая его руку с плеча. — Да что вы такое себе позволяете?! Товарищ Ив Монтан коммунист-интернационалист, член ЦК Коммунистической партии Франции, личный друг Мориса Тореза! Да вы знаете, что за такие слова вам будет?
Он отошел на свое место, закурил, выпустил прямо мне в лицо тугую струю дыма и, гадко улыбнувшись, спросил:
— За какие слова?
— За эти! — заорала я.
— Никаких слов, выходящих за рамки моей компетенции, я не произнес, а вот вы, гражданочка, вместо того чтобы добровольно помочь следствию, сперва предлагали мне вступить с вами в преступный сговор и в половую связь прямо в кабинете, а потом, убедившись, что это невозможно, осыпали меня грубой циничной бранью, на которую не всякая вокзальная проститутка способна, и выкрикивали непристойности в адрес нашей партии и правительства.
