— Нужно было не предлагать, а приказать… — проворчала Эка, внося в беседку глубокую глиняную миску с мамалыгой, из которой, как рожки у морской мины, торчали квадратные куски сулугуни… — А то одной рукой предлагает, а другой рукой радуется, что сын у него помощник… Как сам неуч, так и сын пусть таким будет. Так или неправда?
Видно, Экины слова попали в самую точку, и Григорий, чтобы скрыть свое смущение, потянулся к графинчику с вином.
Мы с Татьяной пить вино решительно отказались и, поковыряв в тарелке с мамалыгой, быстро ушли в свою комнату.
11
Итак, ситуация более или мене прояснилась, то есть сделалась еще запутанней и загадочней. Выяснилось, что целый день дома никого не было, потому что Автандил с Кесоу приехали еще позже Григория и Эки. И, судя по всему, никто не видел, ни когда мы пришли, если мы это сделали сами, находясь в некоем лунатическом состоянии, ни когда нас принесли, что, скорее всего, и было на самом деле.
Я решила действовать. Закрыла и занавесила оба наших окна, включила верхний свет, заперла дверь и скомандовала Татьяне:
— Раздевайся!
— Как?
— Совсем!
— Зачем?
— Будем проводить следствие.
— А ты?
— Я тоже, не беспокойся.
Татьяна разделась первая, и я ахнула. Ее задница, живот и грудь, — словом, все скрытое под купальником и незагорелое тело было в багрово-синих пятнах.
У меня оказалось то же самое.
— Мамочка родная, — воскликнула Татьяна. — Да это же самые натуральнее засосы! Вот сволочи! — Она выгнулась и, встав около гардероба, одна из створок которого была зеркальной, осмотрела свою задницу. — Ты смотри, они совершенно симметричные на обеих половинках… Специально, что ли? А это не засос, а просто укус…
Я присела и рассмотрела поближе то пятно, которое она показывала. Отчетливо были видны два полукруга синячков от зубов.
— Ну не гады! — Глаза Татьяны наполнились слезами. — Завтра приду на пляж, возьму дубину и по поганым рожам… И пусть меня зарежут после этого.
— А если это не они?
— А кто же еще? — удивилась сквозь слезы Татьяна.
— Кто-то посерьезнее, чем эти бездельники, которые целыми днями пялятся и, как стервятники, выжидают, когда мы дрогнем. Нет, это кто-то очень смелый сделал. И засосы не побоялся оставить… Словно расписался…
— Так что же это — один гад нас?.. — всхлипнула Татьяна.
— Один, или два, или больше, какая разница… Ясно, что они не из этой компании п--страдателей.
Татьяна так удивилась моему мату, что тут же перестала плакать. Раньше я при ней не ругалась и очень не любила, когда она приносила из института какой-нибудь матерный анекдот. Между прочим, к мужскому мату я относилась вполне терпимо…
Я взяла и тщательно изучила свои купальные трусы, которые были на мне с самого утра. Ничего подозрительного я на них не обнаружила.
— Ничего не понимаю… ~ пробормотала я. — Дай-ка мне твои плавки.
На ее трусах тоже ничего не было.
— Слушай, — несколько смутившись, спросила я, — из тебя потом, после, что-нибудь вытекает? — Несмотря на всю нашу близость, мы с Татьяной не обсуждали всякие там подробности…
— Конечно. Не глотает же она ее… Бежишь подмываться, а по ногам так и течет… А почему ты спрашиваешь? Разве у тебя по-другому?
— Да! Она, мерзавка, ни капли обратно не отдает. И куда все девается — сама не знаю…
— Ну ты даешь! Феномен! — Татьяна уже забыла о своих слезах. — Неужели ни капли?
— Ни одной.
— Так что же, выходит, они нас не того?.. Потому что из меня уж точно вытекло бы…
Татьяна для верности даже попрыгала, потом присела, раскорячившись, на корточки и провела по промежности рукой.
— Выходит так, хотя… — Я задумалась. — Хотя ничего не известно. Они могли просто не кончать в нас. Или делать это с презервативом. Скорее всего, так оно и было.
— Но почему? — удивилась Татьяна.
— В случае чего сперма — это серьезная улика! По сперме можно установить человека…
— Вот суки! — прошипела Татьяна. — Все предусмотрели, гады ползучие! И как же мы их теперь узнаем?
— Боюсь, что никак…
— И что нам теперь делать?
— Не знаю… — сказала я.
— А если это какие-то уроды?
— Тебе было бы легче, если б эти скоты оказались красавцами?
— Ну, все-таки… — сказала Татьяна. — А если это больные и мы теперь зараженные?
— А вот это очень может быть.
— Ой, Маня, не пугай меня… — замахала на меня руками Татьяна.
— Ты думаешь, мне меньше твоего страшно?
12
Уже совсем засыпая, Татьяна пробормотала в темноте:
— А все-таки жаль…
— Чего тебе жаль?
— Ну, что мы совсем ничего не помним… Судя по засосам, они долго над нами трудились… Вряд ли это были какие-нибудь старые уроды… Слушай, а как же они это сделали?
Что? — недовольно спросила я. Мне хотелось поскорее уснуть и хотя бы во сне избавиться от этого кошмара.
— Ну это… Усыпили нас?
Я засмеялась и включила лампу.
— Ты чего? — спросила Татьяна, щурясь на свет.
— Все равно не уснем! Мы же только что проснулись и проспали двенадцать часов… А вот как они нас усыпили — это интересный вопрос. На завтрак мы ели вареные яйца и помидоры без хлеба… Кофе молола, варила и разливала я сама. Воду брала из-под крана. Больше мы ничего дома не ели и не пили…
— Я еще съела большущую грушу… — виновато сказала Татьяна.
— Когда это ты успела? — удивилась я.
— Когда ты молола кофе…
— Но ведь ты в это время сидела в сортире…
— Ну, там я ее и доела… — совершенно смутилась уличенная Танька. У нее с ясельного возраста была глупая детская привычка жевать чего-нибудь, сидя на толчке. Она с ней мужественно боролась, но, как оказалось, стоило ей расслабиться, забыться от полного безделья, южной ленивой одури и развращающего изобилия даров земли, как привычка, запрятанная глубоко в душе, высунула свою коварную головку…
— Ну, Танька, ты даешь! В этой хлорке… А если бы кто увидел?
— Да что я, совсем уж! — возмутилась Татьяна. — Автандил со своей машиной в гараже возился, а Григория, Эки и Гурама не было. Они уже уехали.
Не найдя на это никаких слов, я покачала головой. Танька развела руками.
— Хорошо, — сказала я, — в конце концов, это дело твоего будущего мужа. А что мы еще ели и пили?
