Вы помните, что именно в тот период, после операции и болезни, нарушившей мою эндокринную систему, я стремительно полнела. И только переживаниями, связанными с Никой, да и с последующими приключениями, этот процесс несколько замедлился. Но, к огромному моему сожалению, не остановился совсем…
Утром я выбрала малахитовое платье. То, что оно длинное, меня не смущало, потому что за мной должен был приехать Василий.
Нас с Надеждой это сообщение застало в самый разгар работы, которой оказалось больше, чем я предполагала. Мы распороли платье по боковым швам, вывернули, накололи прямо на мне булавками по фигуре, и тут выяснилось, что поправилась я неравномерно. Где-то больше, а, скажем, на талии меньше. Меня это и порадовало и огорчило одновременно. Порадовало в том смысле, что появилась перспектива сохранения женственных форм при любом весе. Но я представила себе, что это будет, если бедра и грудь еще увеличатся в объеме, а талия останется в прежних пределах. Я просто стану похожа на соблазнительную барышню из рисунков датского карикатуриста Херлуфа Бидструпа, которые к тому времени уже начали появляться в газетах и журналах.
12
Мы с Надеждой решили сперва все-таки наметать, еще раз примерить на всякий случай, а уж только потом застрочить. А то я собиралась сделать это чуть ли не на глаз, просто отступив от старого шва на полсантиметра.
Едва мы приступили к этой работе, как из репродуктора, который я включила машинально, потому что всегда работаю под радио, зазвучали до дрожи в руках, до мурашек по спине знакомые позывные Всесоюзного радио. «Широка страна моя родная». Еще раз и через томительную паузу еще. Потом глубокий и таинственно-торжественный голос Левитана: «Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза…»
Это потом, в шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годах мы привыкли к этим позывным и слушали их с замиранием сердца, ожидая очередного подарка от советской науки или смерти кого-то из первых лиц государства, что для многих было тоже подарком или по крайней мере развлечением, но тогда в памяти всех эти позывные были еще крепко связаны с началом войны, со смертью Сталина.
Понятно, что мы с Надеждой испугались, побросали работу и, вывернув регулятор звука до предела, уставились на репродуктор.
Это было правительственное сообщение о запуске первого спутника Земли…
Радости нашей не было предела. Забросив шитье, мы бросились обнимать, целовать друг друга, словно это мы лично запустили спутник в виде сферы диаметром 58 сантиметров и весом 83 килограмма 600 граммов. И тут в самый разгар нашего безудержного веселья меня пронзила догадка. Так вот почему он сказал, чтобы я приезжала, «что бы ни случилось». Вот что он имел в виду!
В это время прозвенел телефонный звонок. С замирающим сердцем я сняла трубку.
— Слышала? — без обычного своего предисловия насчет ежика спросил Лека.
— Да, только что… — разочарованно сказала я, потому что надеялась услышать совершенно другой голос.
— Представляешь… — воскликнул Лека и таинственно замолчал. Он любил играть в конспирацию по телефону. По чему-то он был убежден, что его прослушивают. — Ты, конечно, будешь там сегодня?
— Да, — сказала я без удовольствия. Почему-то мне казалось, что мы будем праздновать наш юбилей вдвоем с Игорем.
— Я еще вчера почувствовал, что что-то намечается… Он меня так многозначительно приглашал. Я спросил, в чем дело? Ведь неудобно без подарка, если это день рождения или что-то в таком духе… Но он говорит — ничего особенного, просто маленькое событие, которое необходимо отметить… Ничего себе маленькое эпохальное событие мирового масштаба… — хихикнул Лекочка.
— Ты уверен, что это?.. — начала я, но Лека меня перебил, чтобы я не сказала ничего лишнего.
— Железно! На все сто! Даже на сто пятьдесят. Может, вы заедете за мной?
— Вряд ли это удобно… — сказала я.
— Правильно, — подхватил Лека. Он совершенно в другом смысле меня понял. — Я забегу к тебе, и от тебя вместе поедем. Заодно и поболтаем. Во сколько за тобой приедут?
— Но я совсем другое имела в виду… — растерялась я.
— Не бери в голову, киска! Все будет клевейшим образом!
13
Лека прибежал за полчаса до отъезда, красный, возбужденный, с кучей новеньких американских пластинок.
— Подарок Академику, — радостно пояснил он. — Для такого человека ничего не жалко. Это Бенни Гудмен, Элла Фитцжеральд и молодой Элвис Пресли, музыка из кино фильма «Полюби меня нежно». По нему вся Америка сейчас с ума сходит.
— Поставь, послушаем, — предложила я, докрашивая ресницы.
— Да ты что?! — возмутился он. — Я даже на ребра их не перекатывал (он имел в виду пластинки на рентгеновских пленках), только переписал на магнитофонную ленту для себя.
— А почему ты мне ничего интересного никогда не достаешь? — спросила я.
— Киска, ты же не интересуешься музыкой…
— Как это не интересуюсь? — возмутилась я.
— Ну, я имею в виду, что ты не фанатичка этого дела, как мы с Академиком…
— Так что же мне теперь, и хорошей музыки нельзя послушать, оттого что я не фанатичка?
— А как же ты не будешь ее слушать? — озорно подмигнул Лекочка. — Он же их не загонит по спекулятивной цене. Они же в доме останутся, вот и слушай на здоровье.
И захохотал, повалившись на диван. Потом поднялся и со шкодливой улыбочкой спросил:
— Какого я тебе мужика от сердца оторвал?
Я запустила в него коробочкой с моей любимой ленинградской тушью. Он еле увернулся. Тогда я схватила стоявшую посередине стола большую хрустальную пепельницу. Лекочка пулей выскочил из комнаты, а то бы я, честное слово, запустила ее в его дурную голову.
— Слушай, ты!.. — прошипела я ему вслед. — Если он хоть когда-нибудь узнает о том, что…
— Да ты что, чувиха? — Лекочка высунулся из-за двери. — Я и сам-то об этом не помню!
14
Когда я приехала, в гостиной толпилось человек двадцать.
В углу сразу два официанта накрывали длиннющий стол, а в это время гости с бокалами в руках клубились возле камина, где на журнальных столиках была расставлена всевозможная выпивка и тарелки с маленькими бутербродами.
Кроме Автандила и актера Володи с Ксенией, я никого не знала. У всех гостей вид был приподнято-многозначительный, а у виновника торжества несколько растерянный и усталый. Повсюду стояли свежие цветы.
Игорь был в том же черном костюме. Здоровались мы на глазах у гостей и поэтому единственное, что он позволил себе, это поцеловать мне руку.
— Давай никому не будем говорить о нашем маленьком юбилее, а то это перестанет быть нашим личным праздником… — вполголоса сказал он.
— Конечно, — сказала я, не сдержав улыбки.
