— Ты вообще кто такой? — Кулагин наехал на цивильного. Огромный, в грязном армейском камуфляже, порванном на локте. — Ты что здесь делаешь? Я тебя сейчас по закону военного времени… шлёпну прямо здесь. А ну, становись к стенке.
— Не имеете права! — взвился цивильный. Слабенький и противный голосок его обрел мощь пожарной сирены. Вот что значит навык. — Я наблюдатель от мирового совета метро! Я нейтралитет…
— Ну держись, нейтралитет.
Кулагин вытащил пистолет, передёрнул затвор. Цивильный побледнел, словно из него кровь выпустили.
— Произвол! — крикнул он растерянно. Всегда с ними так. Иван дёрнул щекой, провёл лезвием вниз. С едва слышным хрустом срезались щетинки…
Стоит идеалистам столкнуться с настоящим насилием, весь энтузиазм сразу куда-то испаряется.
— Олежка, — негромко позвал Иван. Кулагин повернулся, встретился с ним взглядом. Иван покачал головой. Не надо.
Кулагин опомнился. Сплюнул, от души выматерился, сунул пистолет в кобуру и ушёл. Финита ля комедия. А вот цивильный остался. Ой-ё, подумал Иван.
— Сразу видно культурного человека! — цивильный подбежал и протянул ладонь. Почему-то он всё время передвигался мелкими, смешными перебежками. — Позвольте пожать вашу руку.
Иван посмотрел сначала на свою левую ладонь — кастрюля с водой, на правую — опасная бритва, затем перевёл взгляд на цивильного.
— Извините, — смутился тот, но не надолго. — Можем мы поговорить?
Иван мысленно застонал.
* * *
— Вы напали на мирную станцию! Как вы можете?!
— Точно, — сказал Иван. Как-то сразу расхотелось спорить. — А то, что они у нас единственный дизель сперли, это ничего. Я понимаю. Это со всяким может случиться.
— Это ещё не доказано!
Конечно, не доказано. Вот когда Василеостровская вымрет, тогда будет доказано. А сейчас они пускай там в темноте развлекаются, им привычно. Впрочем, этого хомячку с повадками правдоборца всё равно не понять.
— Устал я от вас, — честно сказал Иван. — Правдолюбы, блин. Только вот правда вас не очень любит, я смотрю.
— Вы не понимаете!
Но Иван уже не слушал.
— Кузнецов! — окликнул он молодого мента. Тот подбежал — резвый, как собака Павлова в весенний гон.
— Командир, — Миша вытянулся. Глаза сияют. Когда же у него это пройдет? Иван покачал головой. Неужели и я когда-то тоже был таким восторженным салагой, готовым ради одобрительной улыбки Косолапого на подвиги? Нет, не был. Когда я пришел на Василеостровскую, уже никакой восторженности во мне не осталось. А Косолапый был мне друг и старший товарищ, а не идол для поклонения.
— Слушай приказ, боец, — сказал Иван. — Бери вот этого штатского и веди.
— Понял. А… куда? — Кузнецов поправил лямку автомата, огляделся.
Цивильный насторожился. Хорошее у него чутьё — как у битого носа на мозолистый кулак.
— Недалеко, — Иван дёрнул щекой. Прищурился. Глаза словно выгорели. — Отведи в туннель за блокпост, там есть дренажная подстанция. Она сейчас не работает, но это неважно.
— Что вы… х-хо… — цивильный булькнул, словно подавился.
— Отвести в ТДП, — кивнул Кузнецов. Глаза горели воинственным ярким светом. Мальчишка, елки. — Понял. Что дальше?
— Там и пристрели, — буднично сказал Иван. — Вернешься, доложишь. Действуй.
Незаметно от цивильного подмигнул молодому — понял, да? Кузнецов замер, потом подмигнул в ответ.
— Есть, товарищ командир!
Цивильный, не веря ушам, перевёл взгляд с Ивана на Кузнецова и обратно.
— Что вы… серьёзно? Я…
— Конечно, — сказал Иван. — Вы же хотели военный произвол? Вот вам произвол. В лучшем виде.
— Но я! Я от мировой общественности!
Кузнецов снял с плеча автомат и сказал деловито:
— Пошли, что ли, общественность.
Когда они ушли — цивильный брел покорно, словно только этого и ждал всю свою цивильную жизнь — Иван продолжил бритье. Настроение постепенно улучшалось.
— Споем, товарищ, боевой, — негромко запел он. Песня из фильма «Два бойца». — …о славе Ленинграда. — примерился в зеркальце, как бы взяться за левую половину лица…
И тут до него дошло.
Вот чёрт. Иван бросил бритву в кастрюлю и побежал. На ходу всунул кастрюлю Солохе в руки — тот обалдело проводил командира взглядом. Наполовину выбритая рожа Ивана заставляла встречных шарахаться с дороги. Он спрыгнул на рельсы, поскользнулся… чёрт. Выровнялся и увеличил темп. Стук сапог в тоннеле звучал сухо и тревожно.
Только бы успеть.
— Отставить! — он ворвался в помещение дренажной подстанции, остановился.
Кузнецов растерянно моргнул, опустил автомат. Он что, действительно собирался стрелять?
— Миша, — Иван вздохнул. Уперся ладонями в колени, чтобы восстановить дыхание. Мышцы противно ныли. — Ну… ты… даешь… — Иван выпрямился. — Я же пошутил! Я-то думал, ты его выведешь за пределы станции и отпустишь.
Кузнецов растерянно посмотрел на автомат у себя в руках, потом на Ивана.
— А, — сказал он. — Я… я думал. Ой, блин. Я же чуть его…
— Ничего, — сказал Иван. — Это я виноват, извини. Давай, Миш, топай на станцию, приду, поговорим. А мы тут с товарищем разберемся.
— Вы! Как вы смеете! — цивильный наконец обрел голос. Забавно, что когда его без разговоров ставят к стенке, он всем доволен. А как спасают — так сразу претензии.
— Как тебя зовут? — спросил Иван, когда Кузнецов вышел.
Цивильный поперхнулся. Потом сказал:
— Борис Евгеньевич… Боря.
Знаю я одного Борю, подумал Иван. А что, они даже чем-то похожи…
Иван протянул ладонь. Цивильный посмотрел на неё с опаской, потом Ивану в глаза и сглотнул. Неуверенно сунул руку. Иван крепко сжал, встряхнул. Пальцы у цивильного были вялые, но цепкие, словно с пружинками внутри. Иван поднял брови, хмыкнул.
— Ну будем знакомы, Боря. Извини за дурацкие шутки. Выпить хочешь? В лечебных, как сказать, целях.
— Ээ… вся мировая обще… кхм, — цивильный остановился. Почесал нос. — Не откажусь.
* * *
— …черви дождевые гигантских размеров вымахали. До двух метров и больше — и даже с зубами некоторые. Грызут землю, бетон, щебень. Дерево им вообще на разминку челюстей. И только чугунные тюбинги им пока не под силу, слава богу. А из червей всего опасней Тахометры, которые на звук шагов реагируют. Только идёшь чуть быстрей, поторопился, зачастил — и всё, прощай. Догонят и ноги оторвут начисто. Поэтому там, где они есть — на Уделке, например, все ходят медленно-медленно. Как в воде плывут.
