— Сам не верю, что получилось. Но ведь получилось? Верно?
Генерал помолчал.
— Если сказать честно… не совсем.
— Как?
— Ты действительно думал, что твой план был единственным?
Ивана словно окатили ледяной водой.
— Но…
— Твоя газовая атака была отвлекающим маневром, — пояснил Мемов. — Главные силы наступали со стороны Чернышевской и со стороны Владимирской. Удар с тыла. Эту операцию мы начали готовить ещё неделю назад. Вопрос был только за отвлекающим маневром. А тут ты со своим планом. Отличная идея, хвалю! В общем, было так:
Одна группа провалилась… их раскрыли на подходе. Другая застряла в вентиляционной шахте при попытке спуска. Сорвался вниз один диггер, остальные попытались его выручить — их уничтожили бордюрщики. Взрыв гранаты. И всё.
— Но третья… — Мемов посмотрел на Ивана. — Третья группа вышла на исходные позиции. И тут твоя газовая атака отвлекла бордюрщиков и позволила открыть проход для наших ребят.
Иван помолчал. Обычно любой план идёт через задницу, но тут что-то совсем…
— Кто это придумал?
— Ты его знаешь. Капитан-лейтенант Кмициц.
Иван поднял брови. Даже так?
— Один приличный человек у вас и тот зам Орлова, — сказал он с горькой издевкой. — Найду Кмицица, поздравляю с удачной идеей…
— Не поздравишь, — сказал Мемов.
— И где они сейчас… — Иван вдруг понял. Помолчал. — Так они — посмертно?
— Их уничтожили при атаке. Случайно. — Мемов прикрыл глаза. Открыл. — Свои же. Кмициц погиб. Он командовал третьей группой.
Иван вдруг понял.
— Чёрные бушлаты?
— Да.
— «План Кмицица», — сказал Иван.
— Да. Но все запомнят его как «План Меркулова». Радуйся, Иван. Победителей не судят.
Я, блин, радуюсь, подумал Иван. Я так радуюсь, что меня тошнить начинает от этой радости.
* * *
— Я… я не могу больше здесь! Понимаете, Иван?! — профессор бегал по ТДП-шке, бывшей химической лаборатории, и никак не мог успокоиться. Карбидка на столе горела, её жёлтый свет превращал лицо Профа в вырубленную топором маску научной трагедии.
Ученые проснулись однажды утром и обнаружили, что создали атомную бомбу. Угу.
— Понимаете?!
Иван кивнул. Понимаю, конечно.
Профессор повернулся и вышел в темноту. Усталая, обессиленная спина… Чёрт, сейчас ещё свернет не туда.
— Кузнецов! — окликнул Иван молодого.
Тот вскочил, дожевывая на ходу.
— Командир?
— Иди за ним, а то потеряется ещё, — приказал Иван. — Только аккуратно. Проверишь, чтобы целехоньким дошел до Гостинки, потом вернешься. По дороге никуда не сворачивать. Ни-ку-да. Понял? Проф это любит. — Иван подумал и добавил на всякий случай: — Что мне вас потом, в Купчино искать, у коммунистов?
Кузнецов улыбнулся. Понимает, салага. Что ж… может быть, и получится из него диггер. Когда подрастет.
— Есть, командир.
Иван оглядел бывшую химлабораторию и вышел в тоннель. Ему всё ещё нужен их дизель-генератор.
* * *
— Иван, — сказали из тени колонны.
Иван прищурился. Опустил руку за спину, взялся за рукоять пистолета. Трофейный «макаров» — но это лучше, чем ничего.
— Кто там? А ну, покажись.
Говоривший послушался. Иван посмотрел на нелепую, пухлую фигурку и хмыкнул. Вылитый морсвин Борис. Вооруженный нейтралитет.
— Здравствуйте, Иван, — сказал Борис, цивильный посланец мира. — У меня… у меня к вам дело.
Что-то в его взгляде было не так.
Иван вздохнул, поставил «макаров» на предохранитель и убрал за спину, сунул за ремень.
— Опять произвол военных? — спросил он устало. Произвола Иван за последние два дня навидался изрядно. В любых видах. Выше крыши. Ещё чуть-чуть и горлом пойдёт.
— Что? — Борис заморгал. — Нет-нет… то есть, да.
Как с вами сложно, с Борисами, подумал Иван.
— Так нет или да?
— Вы понимаете… — посланец мировой общественности замялся. — Тут всё сложно. Вы можете пойти со мной? Это очень важно.
— Очень? — Ивану никуда не хотелось. Сейчас собрать вещи и отправляться тихим сапом домой. Домой. И всё забыть. — Я домой еду.
— Это очень-очень важно, — сказал Борис негромко. Иван снова увидел в нём, как тогда, с Кулагиным, стальную твердость внутри мягкой, пухлой оболочки. Ай да Боря. — Вы должны пойти со мной. Вы и… больше никто.
Но и тем, кто был плохим
Тоже надо спать
— Хорошо, — сказал Иван. — Куда идти?
* * *
Тоннели, переходы, коллекторы, сбойки.
Метро.
В темноте блеснул металл, и выступила тёмная фигура.
— Руки на затылок, — велел голос.
— Это и есть ваше дело? — спросил Иван, не глядя на Бориса. — Спасибо. — он медленно, плавно поднял руки. Борис, Борис, сука ты. Если броситься в ноги… то можно успеть.
— Не надо, — голос у фигуры был низкий и спокойный, как гранитный парапет набережной. — Не успеешь.
Сукин сын мысли читает, что ли? Иван молча смотрел перед собой, скулы закаменели.
— Вы мне обещали! — возмутился Борис. — Вы сказали, что ему ничего не грозит!
Человек с пистолетом шагнул на свет. Лицо его показалось Ивану знакомым — может, видел где? Красивое, слегка приплюснутое, глаза чуть раскосые. Волосы тёмные, стрижка короткая, на щеке ссадина. Серый армейский бушлат, перетянутый ремнём, нашивка на груди: знак МЧС — белая звезда.
Твою мать, подумал Иван. А я ехал домой.
— Верно, обещал, — сказал бордюрщик. Раскосые глаза моргнули. — Ничего. Руки не опускай, ноги на ширину плеч… быстро!
В следующее мгновение оказалось, что народу вокруг гораздо больше, чем Иван предполагал. Из коллектора сначала вышел подросток с перевязанной рукой, в другой — АК-103, складной; затем старик с обрезом. И ещё один крепыш. Ивана оперативно обыскали. Грамотно, даже яйца ощупали, не побрезговали.
— Чисто, Рамиль, — сказал крепыш. Раскосый кивнул. И тут Иван его узнал. Точно!
Ну, блин.
Раскосый был начальник охраны Площади Восстания — начальник личной охраны Ахметзянова. Звали его Рамиль Кадангариев, кажется, тоже татарин. У Ивана сердце вдруг набрало бешеные обороты, отдалось в горле и в висках. Вот это я попал.
Холодной земли
Холодной земли
