— Расскажи мне еще про отца, — сказала Кэролайн.
— Нет, нет. Память его священна. У меня никогда не было неприятностей с твоим отцом из-за других женщин, даже до свадьбы. Джулиан, возможно… Нет, я ничего не хочу сказать плохого о нем, потому что, когда он влюбился в тебя, он был уже вполне взрослым человеком. Но, по-моему, ты была не первой женщиной в его жизни. Я часто об этом думаю. Не знаю, может, это в некотором отношении и хорошо.
— Мама, не будем говорить об этом, если тебе не хочется. Извини меня.
— Подобные разговоры ни к чему, Кэролайн. Я предпочитаю продолжать свое бедное, бесполезное существование и боготворить память твоего отца, хорошего, достойного человека, нежели копаться в нашей совместной жизни. Мужчины — существа слабые, душечка. В руках женщины даже самый сильный на свете мужчина становится слабым, поэтому не думай плохо о Джулиане, о своем отце или о любом мужчине, если он на мгновенье допустил слабость… Ну, не буду говорить о том, чего не знаю… Но ты теперь меньше сердишься на Джулиана, правда? Если меньше, тогда все в порядке.
— Извини, если я наговорила лишнего.
— Ну, что ты! Почему лишнего? Ты просто проявила любопытство. А это значит, ты еще маленькая девочка. Хочешь жевательной резинки?
— Давай.
— Она способствует пищеварению, да и челюстным мышцам полезно двигаться. Как у тебя с зубами, Кэролайн?
— Доктор Патерсон говорит, что мне нужно удалить зуб мудрости.
— Он, наверно, опытный врач. Но я предпочитаю доктора Болдуина.
— Только до обеда, мама.
— Что? Почему?
— Он либо глотает пищу, не разжевывая, либо ест слишком много, либо еще что-то, но у него все время бурчит в животе.
— Не замечала, — сказала миссис Уокер. — Неужели?
— Да. Зачем бы я стала выдумывать?
— Останешься сегодня ночевать? Танцев нигде нет?
— Есть в Рединге. Нет, я, пожалуй, не останусь. По правде говоря, у нас сегодня гости.
— А я и не знала. Много? Кто именно?
— Обычная компания. Молодежь, несколько школьных друзей, новые приятели. Ой, совсем забыла!
— Тебе что-нибудь нужно?
— Нет, ничего, но я должна идти. Я хотела отменить вечер, когда шла сюда, но потом передумала, и мне нужное кое-что купить. Увидимся завтра или послезавтра. Поцелуй меня, и до свидания.
— До свидания, душечка. Ты у меня славная девочка.
— Это ты у нас славная, — сказала Кэролайн.
В холле она застегнулась на все пуговицы, потому что знала, что мать стоит у окна и ждет, чтобы помахать ей вслед. Что ж, по крайней мере, она выполнила то, что требовалось по традиции: обратилась к матери. Толку от этого посещения было мало, но Кэролайн была этим даже довольна, хотя и жалела, что пробудила какие-то неприятные для матери воспоминания.
Сбежав по ступенькам, она, прежде чем сесть в машину, обернулась и помахала матери рукой. Мать, помахав в ответ, отошла от окна, и занавеси задвинулись. В эту минуту Кэролайн услышала долгий гудок и увидела Джулиана, который сидел в своем «кадиллаке» чуть дальше по улице, на противоположной стороне. Он ждал. Она подъехала к нему и остановилась напротив. Он вылез и не спеша подошел к ней. Вид у него был отвратительный.
— Чего тебе? — спросила она.
— Ты так долго сидела у нее. Зачем она тебе понадобилась?
— Ты соображаешь, о чем говоришь?
— А ты соображаешь, сколько сидела у нее? Зачем? Поплакаться вволю?
Кэролайн молчала.
— Угадал? Распустить нюни насчет меня? Новобрачная бежит к своей мамаше пожаловаться на мужа, которому не нравятся ее пироги. Клянусь богом, я старался… Что ты ей наговорила? Давай выкладывай.
— Здесь не место устраивать сцену.
— Не хуже прочих мест. Лучше даже. И для тебя не так опасно, потому что здесь я, вероятно, не сделаю, чего мне бы хотелось.
— Дать мне по физиономии, по-видимому?
— Как это ты догадалась?
— Убери ногу с подножки, я поеду.
— Ты, наверное, слышала про клуб?
— Нет, не слышала. Про какой клуб? О каком клубе ты говоришь? Тебя исключили из клуба за вчерашнее?
— Ага, заинтересовалась! Нет, насколько мне известно, пока не исключили. На этот раз это — другой клуб.
— Городской клуб?
— Он самый.
— Что произошло? Что ты там натворил?
— У меня состоялась недолгая беседа с мистером Огденом, капитаном Огденом, героем войны, одноруким чудом, который очень любит совать нос в чужие дела.
— О чем ты говоришь?
— Скоро узнаешь. Очень скоро. Ты сказала, что хочешь ехать. Поезжай.
— Никуда я не поеду, пока не пойму, о чем ты говоришь. Опять что-то случилось! Господи, как мне это надоело. — Голос ее оборвался, она заплакала.
— Не надо устраивать сцен на улице, дорогая. Не надо. Прошу тебя, без сцен, пожалуйста. Ты ведь всегда твердишь, что не желаешь объясняться на людях.
— Что ты натворил, Джулиан? Господи! — Она плакала по-настоящему. Так горько рыдает женщина в больничном коридоре при виде опустевшей палаты, так причитают у рухнувшей шахты.
— Послушай, хочешь уехать со мной? Сейчас? Сию же минуту? Поедем? Поедем со мной?
— Нет, нет, нет. Что ты натворил? Скажи мне, что ты натворил! Что ты сделал с Фрогги?
— Я не могу здесь рассказывать. Поедем домой.
— Нет. Не хочу домой. Ты заставишь меня остаться с тобой. Уезжай, Джулиан. Пожалуйста, пусти меня. — Раздался гудок, и проехала маленькая двухместная машина. Кэролайн помахала рукой. Помахал и Джулиан. Это были Вильгельмина Холл и ее гость из Нью-Йорка. — Вы притормозили? — спросила Кэролайн.
— Нет. Уехали. Я тоже уезжаю, — сказал он.
— Подожди. Что ты натворил? Скажи мне. Пойдем со мной к маме. Она знает, что мы поссорились, и не будет нам мешать.
— Черта с два я пойду. Не пойду я к ней. Я уезжаю.
— Если ты уедешь, я отменяю вечер и остаюсь у мамы. Прошу тебя, Джулиан, скажи, что случилось.
— Нет. Поедем со мной домой, тогда расскажу. Иначе нет. Очень подходящий случай проверить, настоящий ты мне друг или нет.
— Как я могу быть тебе настоящим другом, если не знаю, что произошло?
— Ты должна слепо верить в меня. Верные жены так и поступают.
— Куда ты едешь? Опять напиться?
— Весьма возможно.
— Джулиан, если ты сейчас уедешь, то навсегда. Навечно. Я никогда не вернусь к тебе, что бы ни случилось. Я никогда не лягу с тобой в постель и постараюсь не видеть тебя.
