Эсмеральда сняла с комода маленькую шкатулку. Старуха поставила ее на колени и отперла крошечным ключиком. Достала из шкатулки стеклянный шарик, внутри которого безостановочно вращалось колечко.
– До сих пор не понимаю, на чем оно там держится, – пробормотала старуха. – Мать говорила, что на ведьмином волосе... Есть он там или нету – не знаю...
– Как это нету? А на чем тогда оно держится? Как же это оно, а?
– Души тоже нету, не видать, а держит нас, держит...
– Как это она нас держит? Кольцо – это кольцо, а мы не кольцо...
– И мы висим, еще как висим, еще как... – Старуха прикрыла глаза. – Над бездной лютой висим, над ужасной, и, если б не душа, полетели бы мы все, человеки, в пасть...
– Пасть... – Эсмеральда поежилась. – А оно золотое? Колечко какое – золотое, что ли?
– Не знаю. – Старуха сжала шарик в кулаке. – Ничего я больше не знаю. Только это у меня и осталось. Ни мужа, ни детей, ни любви. Только это. Смотрю на него и ничего не понимаю... Но мне хорошо... Все плохо, очень плохо, а когда смотрю на это дурацкое колечко, – мне хорошо... И так хорошо плачется...
– Оно целебное, что ли? – спросила Эсмеральда.
– Хренебное! – сердито сказала старуха. – Достань-ка... вон там... бутылка там у меня...
– Пятьдесят, – повторила Большая Рита.
– Хрендесят, – повторил Голенищев, снова наливая себе водки. – Сначала трусики, а там будет видно.
Большая Рита стояла у кухонной плиты без платья и лифчика – на ней оставались только трусики. Подружки сказали, что Голенищев даст пятьдесят за лифчик и пятьдесят за трусики, еще пятьдесят – за все остальное, а он сказал, что за лифчик двадцать пять и за трусики двадцать пять, и Рита соображала, стоит ли продолжать эту игру.
– Иди сюда, – сказал он. – Ближе, кошка.
Большая Рита приблизилась. У нее были красивые полные плечи. Голенищев обнял ее за талию и поцеловал в локоть. Рука его скользнула ниже.
– Сама, – прошептала Рита.
– У?
– Я сама. – Она высвободилась, выключила свет и сняла трусики. – Значит, сто?
– Ты где там? – Он пошарил рукой в темноте, привлек Риту к себе. – Да включи ты свет! И не бойся. Ты ведь не боишься, правда?
– Прямо здесь, что ли? В кухне?
– Да ладно тебе... кухня, хренухня... ну-ка...
– Сто. – Рита сжала бедра. – Сперва денежки.
За дверью вдруг раздался сдавленный крик, потом грохот.
– Блин! – Голенищев отстранил Риту, встал, покачнулся. – Стой здесь!
Когда он распахнул дверь в гостиную, Большая Рита спряталась за стеной, рядом с дверью.
Посреди гостиной валялось инвалидное кресло. Старуха лежала ничком, уткнувшись головой в комод. Эсмеральда сидела перед ней на корточках, в руках у нее была бутылка.
– Она сама! – хрипло сказала девочка. – Потянулась и упала... сама упала...
– Сама... – Голенищев взял кочергу, стоявшую у печки, и шагнул к Эсмеральде. – Ты что же, прошмандовка, вообразила тут себе...
– Она сама! – завизжала Эсмеральда, вскакивая и отступая к двери. – Я тут ни при чем! Она сама! Сама!
Голенищев вдруг упал лицом вперед. Кочерга с грохотом отлетела к двери. Эсмеральда подняла голову – в дверном проеме стояла голая Рита со скалкой в руке.
– Ты охренела, что ли? – Эсмеральда присела, тронула мужчину за плечо. – Ты ж его убила, дура рыжая...
Голенищев замычал, дернулся и снова замер.
– Сматываемся. – Рита толкнула подругу. – Быстро отсюда. А потом пусть докажет, что это мы. Мы дети на хер, а он старый пидорас – кому поверят? Сматываемся!
Она бросилась в кухню за одеждой, а Эсмеральда попыталась разжать старухин кулак. Со второй попытки ей это удалось.
– Чего это? – спросила Рита – она уже оделась. – Золотое, что ли?
– Он тебе сколько дал?
– Хренолько. – Она обшарила директора, вытащила десятку из кармана спортивных штанов. – Вот сука! А говорили, пятьдесят даст!
– Хватит орать!
– Тварь голимая! – Рита с ненавистью посмотрела на Голенищева. – Тоже мне богач! – Пнула директора ногой. – Где деньги, сука?
Голенищев застонал и открыл глаза.
– Дай кочергу! – не сводя с него взгляда, приказала Рита. – Кочергу давай, дура!
Эсмеральда принесла кочергу и протянула Рите, стараясь не встречаться взглядом с директором.
– Ну что, тля? – Рита склонилась над директором. – Скажешь, где деньги?
И с размаху, изо всей силы ударила его по колену.
Голенищев зашипел, вытянулся, из носа у него потекло, штаны в паху потемнели.
– Ешкин бабай, он же обоссался, – сказала Эсмеральда. – Обоссался, говорю!
– Где деньги? – закричала Рита, замахиваясь кочергой. – Убью, пидорас! Убью!
– Наверху, – просипел директор. – В книжке... в Евангелии...
Из глаз его текли слезы.
– В чем? – не поняла Рита.
– Книжка такая – Евангелие, про бога и все такое, – сказала Эсмеральда.
– Ну и чего ты тут стоишь? – спросила Рита. – Чего уставилась? Давай наверх! Найдешь деньги – крикни!
Эсмеральда бросилась к лестнице.
– Поняла? Крикни! – Рита повернулась к директору. – Надо было сразу отдать, понял? Ты понял или нет? Ты понял или нет, тварь? Понял, пидор?
Голенищев зажмурился и поднял руку. Рука дрожала.
Эсмеральда бегом взлетела наверх, толкнула дверь в спальню. В комнате пахло немытым мужским телом, сладкой помадой и дрожжами. Низкая двуспальная кровать была накрыта выцветшим розоватым покрывалом. На покрывале, на полотенце, валявшемся на продавленном кресле, на сером ковре – всюду виднелись пряди длинных рыжих волос.
На маленьком письменном столе лежала раскрытая тетрадь. Эсмеральда включила настольную лампу. В тетради почерком директора было написано лишь одно слово – “лесопилка”. Голенищев написал его на странице раз сто. Цыганка фыркнула, перевернула страницу – на ней еще сто раз было написано то же слово – “лесопилка”. И на третьей странице, и на четвертой, и на пятой...
– Вот мудила, – пробормотала Эсмеральда.
Она выдвинула ящик стола, другой, нахмурилась. Заглянула в платяной шкаф. Вернулась к письменному столу. Стакан с остатками самогона, пачка сигарет, папка с бумагами, надкушенный бутерброд с прослезившимся сыром, пепельница с окурками, стопка книг – два тома Стендаля, Лесков, Выготский, Фрейд, какие-то брошюры – бросилось в глаза непонятное слово “вайоленсология” на обложке. А вот и Евангелие. Эсмеральда открыла книгу, которая на самом деле была коробкой, и увидела деньги, несколько пачек сторублевок в банковской упаковке. Раз, два, три, четыре... семь пачек... Эсмеральда никогда не видела столько денег.
