— Вот это хорошо! — обрадовался редактор. — Как мне самому в голову не пришло! Обязательно узнай, кто у них там чем болен! Шикарный получится материал! Просто шикарный!
— А как я пройду? — спросила я. — По пригласительному?
— Ровно в шесть в бюро пропусков будет лежать пропуск на твою фамилию.
Ровно в шесть я стояла в бюро пропусков. Вернее, висела. Впечатление было такое, что на концерт группы «Бонч-Бруевич в Разливе» не продано ни одного билета и все шесть тысяч человек, которые должны вечером заполнить зал, помещаются сейчас в бюро пропусков общей площадью четыре квадратных метра. Атмосфера в бюро сложилась теплая и доверительная. Меня, например, поддерживали с обеих сторон два дюжих молодца с татуировками на голых черепах.
— Не трусь, девушка! — сказали они и дохнули на меня крепким коньячным раствором. — Мы тебя не уроним!
И обещание сдержали.
Мы стояли насмерть. Прошло сорок минут, а мы продолжали стоять. Окошко время от времени открывалось, оттуда высовывался мясистый нос в треснувших очках и выкрикивал какую-нибудь фамилию. Наших фамилий никто не выкрикивал, и мы уже начали грустить. Я даже предложила молодым людям поднести меня поближе к окошку, чтобы узнать, в чем, собственно, дело. Они попытались. Только ничего у них не вышло. Те, впереди, тоже стояли насмерть.
Поодаль у дверей топталась группка женщин средних лет казахской национальности. Вели себя скромно, вперед не лезли, локтями не толкались, только все время что-то кричали в мобильный телефон. Судя по интонации, тоже хотели пропуск. Вдруг произошло какое-то движение, и в дверях появилась еще одна женщина казахской национальности и весьма энергичной наружности. У женщины были маленькие глазки и большие скулы. Знаете, есть такие лица — с какой точки ни взгляни, профиля не увидишь.
— Гульжан! — заорала женщина. — Вперед!
Гульжан выдвинулась вперед.
— Вы что, с ума сошли? Вы что тут стоите? — не унималась женщина. — Где пропуска?
— Нет пропусков! — крикнула Гульжан. — Не дали пропусков! С трех часов ждем!
Я похолодела. Но поразмыслить над тем, что ожидает лично меня, если Гульжан толчется здесь с трех часов дня, я не успела. Женщина уже тащила Гульжан к окошку, активно работая локтями и коленями.
— Фанфары уже отгремели, а они стоят! Просто безобразие! — бормотала женщина, протискиваясь мимо нас.
— Простите, пожалуйста! — прохрипела я. — Вот вы тут про фанфары... Это что за фанфары?
— Фанфары на награждение, — коротко бросила женщина.
— На награждение кого?
— Лучших из лучших.
— Лучших из лучших в чем? — продолжала я приставать.
— Господи, ну в чем, в чем! В соревновании, конечно, что тут непонятного! — с большим раздражением проговорила женщина. Я хотела было спросить, что это за соревнование такое, но она уже отвлеклась. — Нурали и Салтынбека пропустить без очереди! — крикнула она в конец очереди, продолжая биться за место у окошка.
И тут меня прорвало.
— Нет! — взревела я. — Нет! Нурали, черт с ним, пусть проходит! А Салтынбека не пропустим! Граждане! Поступим с Салтынбеком строго!
Граждане одобрительно загудели.
Дверь открылась, и на пороге появились Нурали с Салтынбеком. На плече у Салтынбека сидела маленькая Кызылкун в национальном наряде и островерхой шапочке с меховой опушкой и хвостиком белых перьев на макушке. Кызылкун хлопала в ладоши, кивала головкой и посылала нам улыбки и воздушные поцелуи.
Пришлось их пропустить.
Домой я попала после полуночи, чего нельзя сказать о концерте. На концерт я не попала вообще. К тому времени, когда мы с дюжими молодцами подползли к окошку, он уже закончился.
— Тебе звонили, — угрюмо буркнул Интеллектуал, выразительно посмотрев на часы.
— Кто?
Интеллектуал пожал плечами.
— Мужской голос, — наконец изрек он.
Я плюхнулась в постель и забылась тяжелым сном. Провалилась моя очередная попытка подзаработать. О, Кызылкун!
Сводный хор личного состава
комикс-шоу-балета «Огневушки-поскакушки»
исполняет песню «Идет бычок, качается»
Итак, Мурка лежала в постели, когда раздался телефонный звонок. Мурка нехотя сняла трубку.
— Н-да, — сказала она неприятным недовольным голосом.
И услышала в ответ совершенно замшевый баритон.
То, что баритон именно замшевый, а не бархатный, Мурка поняла сразу. Бархатные баритоны в корне отличаются от замшевых. То есть на первый взгляд они вроде бы одинаковые. Мягонькие такие, пушистые. Вот только замшевые голоса более шершавые и подкладка у них, знаете, такая жестковатая. Мурка сразу услышала, что в телефоне живет именно замшевый голос и этот голос твердо знает, что ему нужно. И встрепенулась. Ее всегда бодрило общение с уверенными мужчинами.
— Добрый день! — прошуршал голос. — Могу я поговорить с Мурой?
— Это я, — сказала Мурка, которую бабушка и пионервожатая в лагере учили всегда говорить правду.
— Ха! — сказал голос. — Прекрасно! Вас-то мне и надо!
— А вы кто? — грубо спросила Мурка, всегда прущая напролом.
— Я — художественный руководитель, — скромно, но гордо ответил голос.
— И чем же вы художественно руководите? — беззастенчиво напирала Мурка.
— Я художественно руковожу художественным коллективом. Под моим художественным руководством находится комикс-шоу-балет «Огневушки-поскакушки», состоящий из дам среднего возраста и внушительной комплекции. Хочу предложить вам участие в нашем шоу.
Последние слова насчет возраста и комплекции Мурке совсем не понравились, но она решила пока смолчать. До выяснения всех обстоятельств.
— А меня вы как нашли? — спросила она.
— Ха! — хмыкнул голос. Он, видимо, всегда говорил «ха!» в критические моменты. — Да о вас весь Питер говорит. В какое агентство ни приду девушек смотреть, всюду: «Мура-Мура-Мура!»
Мурка от удовольствия даже покраснела, перевернулась на живот и помахала в воздухе толстыми лапами. Ей всегда хотелось быть городской знаменитостью, потому что после городской славы можно плавно выходить на всероссийскую.
— И что хорошего обо мне говорят? — самодовольно промявкала она.
— Да ничего! — довольно хамским тоном брякнул голос. — Ничего хорошего о вас не говорят.
— То есть? — строго спросила Мурка.
— Ха! — сказал голос. — Хорошего ничего, но вот интересного — масса! А это, между прочим, для актрисы гораздо важнее.
И Мурка, совершенно размякшая от слова «актриса», тут же с ним согласилась. Правда, поинтересовалась, чем же она так задела модную питерскую общественность. Голос немножко помялся и сообщил, что модная питерская общественность без ума от Муркиного оранжевого начеса и шевелящегося животика. Мурка оглядела себя со всех сторон в зеркало, пошевелила животиком и решила, что питерская общественность совершенно права.
