— Нет Мурыльи. Уехала, — отрезал Лесной Брат. — С тобой поговорила, вскочила и умчалась.
— А куда, не знаешь?
— Знаю, — ответил Лесной Брат и замолчал длинным тягостным молчанием.
— К-куда? — запинаясь, выдавила я, чувствуя неладное.
— А пропадите вы все пропадом! — вдруг заорал Лесной Брат. — Пусть только явится! На порог не пущу! Так ей и скажи — все, кончилось мое терпение!
И бросил трубку.
Так Мурка водворилась на кушетку в моем новеньком кабинетике. И тут же принялась за дело. Она потащила меня к Мышке. Мышка сидела дома и кусала губы. Этому упоительному занятию — кусанию губ — она предавалась последние две недели. Мурка бодро прошагала в кухню, поглядела на Мышку, оценила ее плачевное состояние и обратилась ко мне с программной речью.
— Мопс! — торжественно сказала она. — Как профессиональный психолог я считаю, что помочь человеку можно только исходя из его внутренних побуждений. Ты со мной согласна? — Я кивнула. — Хорошо. Это значит, что мы не будем заставлять нашу подругу Мышь делать то, что хочется нам. Потому что то, что хочется нам, совсем не обязательно хочется ей. Мы будем побуждать ее реализовывать собственные устремления. Ты согласна со мной? — Я снова кивнула, хотя слышать такие слова от Муры мне было странно.
И вот почему.
Однажды мы с Муркой и Мышкой путешествовали по Италии. Путешествовали мы себе тихо-мирно до тех пор, пока Мышь не объявила, что хочет уйти в католический монастырь. Причем мужской. Что-то там ее сильно привлекало.
— Не-ет! — заорала Мурка и приперла ее коленом к диванчику. — Не-ет! Только через мой труп!
— Чего ты, Мур, пусть идет, — миролюбиво сказала я. — Ей там самое место.
— Ты что, совсем ничего не соображаешь? — прошипела Мурка. — Нас же на таможне заметут!
— Господи, да почему?
— Потому что некомплект! Втроем приехали — втроем уедем!
— Чего некомплект, Мура? Мы же не по единому партийному списку сюда прибыли. У нас у каждой паспорта имеются, как у свободных граждан свободной страны. Имеем право на свободное волеизъявление.
Мура отвернулась и надула щеки. Я почуяла неладное.
— Мура, не темни, — строго сказала я. — Что ты натворила?
— Я внесла ее в декларацию, — нехотя пробурчала Мурка, кивая на Мышь.
— Как? Как внесла? Как в декларацию?
— Как-как. Как предмет повышенной ценности.
— Зачем?
— На всякий случай. Вдруг потеряется.
Я задумалась. Да, тут в Италии, может, им и понравится на таможне, что у них остается предмет такой повышенной ценности. Хотя вряд ли они оценят эту ценность. А у нас... У нас же придется идти по красному коридору... Декларацию предъявлять! Черт! Ну, Мура!
— А как ты обозначила ее в декларации, Мура?
Мурка опять как бы слегка замялась.
— Ну, как... «Мышь натуральная», как же еще.
«Ну, если натуральная... — подумала я. — Тогда конечно. С натуральным в стране большой дефицит».
И вот смена политики. Мурка готова прислушаться к Мышкиным слабеньким желаниям.
— Мышь! — еще более торжественно провозгласила она и закатила глаза. — Чего тебе хочется?
— Убить Джигита! — мрачно сказала Мышь.
— Это мы оставим на десерт. Чего тебе хочется в творческом плане?
Мышь молчала и только сильнее кусала губы.
— Мышь! — строго сказала Мурка. — Только не говори, что в творческом плане тебе хочется перевести через дорогу одноногую бабушку на костылях в последней стадии энуреза!
По несчастной Мышкиной мордахе было видно, что ей хочется именно этого.
— Мышь! — сказала Мурка, и в голосе ее зазвенел металл. — Ты, надеюсь, понимаешь, что хорошими делами прославиться нельзя? Как ты собираешься становиться знаменитой?
— Я буду новатором! — упрямо буркнула Мышь.
Мурку это заявление озадачило. Она задумалась. А что, если Мышка действительно станет новатором и прославится благотворительностью? Может, все-таки стоит ей в этом помочь?
— Ну хорошо! — сказала она. — Черт с тобой! Энурез так энурез! Как тебе девяностолетняя старушка, за которой нужен неусыпный круглосуточный уход?
Мышка порозовела.
— А ты правда достанешь мне старушку? — прошептала она и подобострастно заглянула Мурке в глаза.
— Правда, — вздохнула Мурка.
— А... а где ты ее достанешь?
— Секрет фирмы! — заявила Мурка.
На самом деле никаких секретов у нее не было. Она просто не собиралась действовать кустарными Мышкиными методами и расклеивать на столбах объявления, исчирканные фломастерными каракулями. На следующее утро она позвонила в справочную и выяснила телефон самого крупного агентства по найму прислуги, нянь и сиделок. После этого отправилась в агентство, вошла в кабинет менеджера и заперла за собой дверь. Мурка подошла к менеджеру и улыбнулась самой ласковой улыбкой, которая была ей доступна. Менеджер вжался в кресло. Мурка вытащила из кармана стодолларовую бумажку и сунула ему в нагрудный карман.
— Нужна старушка, — отчеканила она. — От восьмидесяти до девяноста. Полный паралич. Можно частичный, но глубокий. Немедленно!
Менеджер, покрывшись холодным потом, судорожно защелкал клавишами компьютера. На экране появилась старушка. Мурка вгляделась. Старушка выглядела так, как будто пережила сама себя по крайней мере лет на тридцать. Мурка выпихнула менеджера из кресла, плюхнулась на его место и стала читать.
— Так-так, — бормотала она. — Прекрасно. Девяносто два года. Из князей Голицыных. Наверное, привередливая. Могут быть сложности. Ага, полная обездвиженность в течение последних семи лет, недержание мочи. Чудесно! Лучше нельзя было придумать! Три инфаркта, инсульт, хроническое несварение желудка, колит, гастрит, холецистит, частичная слепота. Ага. Родственники. Единственный правнук двадцати семи лет от роду. Неплохо. Беру!
Она переписала телефон и адрес, захлопнула сумочку и двинулась к выходу. Однако на пороге притормозила. Медленно обернувшись, она посмотрела на бедного менеджера взглядом голодного удава и тихо сказала:
— Файл уничтожить! Приду проверю!
И менеджер послушно щелкнул мышкой.
Так мы стали обладателями бесценной секретной информации о девяностодвухлетней бабушке Голицыной с полной диагностикой ее недееспособного организма.
На следующее утро мы втроем входили в подъезд дома №5, что в Последнем переулке, и поднимались на четвертый этаж в квартиру №69. Мурка твердо нажала кнопку звонка. Мышка вцепилась мне в руку. Дверь отворилась. На пороге стоял молодой человек, похожий на нежно-зеленую водоросль. На лице его сияло два прыща. Один на лбу, другой на кончике носа. Выражение его лица указывало на личность унылую и невзрачную, черно-белого окраса. Молодой человек печально взглянул на нас.
