Закурив сигарету, она думала о том, что ей надо было согласиться на развод. Ей следовало научиться сражаться, стать вызывающей, приобрести профессию. Не отвыкать от мужского тела, научиться заниматься любовью без любви. Впредь она не будет ходить на исповедь. Никому не интересны пустяки, о которых она могла поведать. Она подумала с горечью, что настоящей жизнью живут упрямцы, авантюристы, отъявленные грешники, чтобы было за что прощать. Есть ли у нее еще время, чтобы изменить свою жизнь? Познать что-то в этом мире? Испытать искушение? Барьер между теорией и практикой казался непреодолимым. Какая глупость – отказаться тогда от флирта со швейцарским врачом в Ивисе! На протяжении стольких лет она думала о нем.
Это было давно, дела у Жоржа шли хорошо, он отправил жену и дочь в Ивису.
– Дорогие мои, я люблю вас, поезжайте и хорошо отдохните.
Он избавлялся от них, настойчиво добиваясь расположения рыжеволосой англичанки, она была красива, но без изюминки, как некоторые розы без запаха. Жоржу нужен был семейный вакуум.
Лоранс становилась все более и более боеспособной – благодаря навыкам, полученным в семейной партизанской войне, она хотела удостовериться, что она может гулять с приятелями.
– Ты будешь делать все, что тебе захочется, мое сокровище, – говорил отец, привлекая ее к себе. – Тебе четырнадцать лет…
Он уже больше не усаживал ее к себе на колени.
– Ты обещаешь, что угодно. Мне будет скучно там. Я не могу сражаться с Лоранс одна.
– Оставь ее в покое, – сказал Жорж – Дай ей свободу…
Иоланда с дочерью оказались в гостинице, где еще пахло краской. Заведение заделало старые трещины и получило еще одну звезду. Под их окнами собирались гуляющие, случайные полуночники. Тусовка под звуки гитар, несколько затяжек сигаретой, которую передавали друг другу над разноцветными рисунками, нарисованными на тротуаре.
– Я выйду, мама.
– Нет, это, по-видимому, наркоманы.
– Папа разрешил. Я спускаюсь.
– Нет, я тебе не разрешаю.
– По какому праву?
– Тебе только четырнадцать лет.
– Я уйду от тебя в тот самый день, когда мне исполнится восемнадцать. Ты увидишь. Чего ты боишься? Если бы ты мне дала пилюлю в Париже, то не было бы проблем. Вчера я встретила девицу, которая сказала мне, что ее можно достать в одной из аптек, обслуживающих иностранцев.
– Надо иметь идеал в жизни, Лоранс.
Она кричала.
– Какой идеал?
– Порядочная жизнь…
– Я сыта по горло твоей порядочной жизнью… Мама, прости. Я не хотела быть такой грубиянкой. Но я больше тебя не выношу. Я люблю тебя и не могу больше, чтобы ты страдала. Помоги мне…
Она плакала.
– Мама, я не хочу тебе делать больно, но не запирай меня в этой клетке. Ты поступаешь со мной, как с папой.
– Иди, – сказала Иоланда, как если бы речь шла об эшафоте. – Ступай…
Их стол у окна в ресторане был достаточно большим, чтобы метрдотель подсадил к ним приятного мужчину в очках, которые придавали ему интеллектуальный вид.
– Здравствуйте, – сказал он. – Меня зовут Вернер. Жак Вернер. Я врач. Надеюсь, я вам не очень мешаю…
– Напротив, – сказала Иоланда. – Нам очень приятно с вами познакомиться. Мой муж остался в Париже.
«Несчастная кретинка, – подумала Лоранс. – Она начинает оправдываться, поскольку боится любого мужчины. Несчастная идиотка».
– Моя дочь, Лоранс. Поздоровайся!
Лоранс разглядывала его оценивающим взглядом. Может ли он стать тем, кто избавит ее от девственности? Ее первым любовником?
Доктор Вернер заметил Иоланду, как только приехал. Ему сразу понравилась эта высокая, очень стройная молодая женщина с синими глазами и каштановыми волосами, очень изящная. К ней будет нелегко подступиться из-за дочери-подростка. Доктор Вернер не любил рано созревших девочек, их врожденную порочность, их старание обратить на себя внимание любой ценой, их погони за зрелым мужчиной. Он сунул щедрые чаевые метрдотелю, чтобы тот, пользуясь своей властью, усадил его за стол этой женщины-птицы, которой хотелось лишь улететь.
В первый день Иоланда, чувствуя себя неловко в ситуации, которую считала двусмысленной, опрокинула стакан. Вода залила скатерть. Лоранс попыталась привлечь внимание доктора Вернера, но швейцарца интересовала только Иоланда. «Моей матери всего лишь тридцать один год, – обнаружила Лоранс. – Она не старая, забавно. Она даже молодая. Но что она ждет, до чего же она неловкая. Какая бестолочь! Когда же этот тип поймет, что ему нужна я…»
Доктор Вернер отыскал Иоланду на пляже во второй половине дня.
– Здравствуйте, мадам… Как самочувствие? Берегите глаза от солнца. У вас очень светлые глаза… Очень красивые…
– Спасибо, большое спасибо. Я забыла темные очки в номере. Но не важно… Я не смотрю на солнце…
– Хотите, я схожу за ними?
– Ох, нет… Ну что вы… Спасибо…
Жак Вернер нашел свободный шезлонг, принес и поставил его рядом с Иоландой. Ощущая одновременно неловкость, любопытство и блаженство, она тщательно отбирала слова и жесты, которые были «дозволены» и которые должны быть исключены. Как все швейцарцы, темпераментные и нетерпеливые, особенно когда ожидание оказывается бессмысленным, он перешел в наступление. Он не любил терять время.
– Когда ваш муж приезжает?
Иоланда, смутившись, не осмелилась ответить.
Лоранс, стоя по пояс в воде, вскрикивала от испуга, ей хотелось привлечь внимание верзилы, который нырял и незаметно подкрадывался под водой, хватая девиц за лодыжки.
Иоланда нуждалась в защите.
– У нас с дочерью очень красивая спальня. Приятная гостиница, не так ли?
Лицемерие в человеческих отношениях раздражало Вернера. Он любил ясные ситуации. Что касается добродетели, он в нее почти не верил, или верил с трудом. Он опустил глаза и улыбнулся.
– Мне хочется на вас смотреть.
– Во мне нет ничего интересного.
– Вы очень красивая. При таком высоком росте у вас маленькие ноги.
Она почувствовала, что краснеет, не смея пошевельнуться, смотрела перед собой. Доктор продолжал, забавляясь.
– Длинные ресницы, как у ребенка. Вам, должно быть, это часто говорили.
– Нет, – ответила она.
– И еще очень красивые волосы… Очаровательная женщина…
Волнуясь от разного рода приятных предчувствий, она прервала его.
– Не говорите так…
– Я вас смущаю? – спросил доктор Вернер, который коллекционировал поделочные камни, шероховатые аметисты, проступающие внезапно в горных породах. И женщин тоже.
