— В любой день вы можете быть выгнаны, так же как и я…
— Что же я такого сделал?
— Вы сделали слишком много и слишком мало. С одной стороны, вы вкалываете как одержимый на компанию, что, впрочем, не особенно принято у нас, если вы не хозяин. А с другой стороны, вы посылаете куда подальше Энджи с ее Кенией, не принимаете участия в обедах, которые она устраивает для своих подруг, во время которых ей хотелось бы похвалиться вами… Ей скоро надоест такой замкнутый муж.
— Но все эти женщины меня уже видели. Я не хочу по полтора часа выслушивать все эти бредни, сплетни про людей, которых я даже не знаю.
— Эти бредни — часть ее жизни…
— Признаюсь, что в этом плане я пренебрегал моими так называемыми обязанностями. Но почему возникла такая срочная необходимость говорить мне все это сегодня утром?
— Почему? Да потому, что она попросила меня, причем попросила настойчиво, зная, что я это не одобряю, составить устав фонда Фергюсона для кенийцев. Она в ярости. Она хочет поехать в Кению с этим документом и обсудить его с кенийским правительством. Возможно, даже с самим президентом. Речь идет о расширении границ национального заповедника.
— А я-то тут при чем?
— Вы отказываетесь ехать с ней в Кению. Она буквально взбешена. Она представляла себе, что, выйдя за вас замуж, будет жить с элегантным спортивным французом, в котором она сможет пробудить благородные экологические инстинкты, да, да, друг мой, это — вы!.. Она хотела получить мужчину, с которым она могла бы переселиться в Африку. И что в итоге? Она проснулась рядом с трудоголиком, который очень привязан к Лос-Анджелесу. Ей не удалось затащить в Африку первого мужа, который боялся подхватить там какую-нибудь заразную болезнь и посему бросил ее. А Говард, ее второй муж, смог прожить всего пять дней в коттедже на Дайане Риф… Энджи думала, что вы будете послушным, станете повсюду с ней ездить. Но прошел год, и она поняла, что вам наплевать на слонов и носорогов, вот и все, дорогой мой друг. Даже гибель львов не вызывает у вас интеллектуальных судорог.
— Син, я отношусь к этому довольно серьезно, но моя работа намного важнее этого. Дикие животные и их защита — не мое дело, она должна это понимать. Но мое сопротивление ее африканской страсти не может быть причиной для развода.
— Для нее может. Она разведется. С юридической точки зрения это будет сделать очень просто, она заставит составить хорошее досье и обвинит вас в нравственной жестокости, или в невыполнении обещаний, или в чем-нибудь еще, да какая, собственно, разница…
— И она поручила вам передать мне эти угрозы?
— Вовсе нет. Она никогда не говорит прямо. Она родилась под знаком Скорпиона и умеет ждать своего часа и нападать в тот момент, когда у противника нет никакой защиты. Это случится скоро.
Я встал.
— Син, мне очень жаль, но я не могу себе представить, что она хотела бы обращаться со мной, как с собакой. Я все-таки человек и хочу, чтобы со мной обращались достойно, чтобы меня уважали!
— Она считает, что ее предали, она разочарована. Она наделает вам кучу пакостей. Вы не сдерживаете ваших обещаний насчет Африки, значит, вы — враг…
Я не смог удержаться от восклицания:
— Да нечего мне делать в этой Африке! Пусть сама туда едет!
Он покачал головой.
— Вы упрямы, — сказал он — Дайте мне, по крайней мере пока еще не поздно, возможность защитить вас. У вас ведь пока нет контракта о найме.
— Действительно, но ведь всем известно, чем я занимаюсь, что я полезен, что…
Он посуровел:
— Она может уволить вас в любой момент. Однажды утром ваш кабинет окажется закрытым, вот и все.
Почва, казалось, уходила у меня из-под ног:
— Загубить жизнь человека ради такой ничтожной обиды?
Чтобы получить американское гражданство, мне надо было прожить с ней пять лет. А для того, чтобы продлить вид на жительство, требовалось подтвердить, что у меня есть работа. Если меня выкинут из компании моей жены, у меня больше не будет ни веса, ни доверия, я буду конченым человеком!
Он успокоил меня:
— Ну до этого пока не дошло, но самое время предупредить вас… Защитить вас.
— Каким образом?
— У меня есть план. Мне бы хотелось, — пояснил он, — чтобы фирма взяла на себя Гарантии вашей трудовой занятости, от чего зависят ваши документы… Я хочу подписать контракт, по которому компания Фергюсон взяла бы на себя обязательство оставить вас на работе в течение пяти лет с даты подписания контракта, а также включить туда статью о возмещении морального ущерба. Если развод состоится не по вашей инициативе, а вопреки вашей воле, в настоящее время вы ничего не получите. До свадьбы вы подписали заявление, которое связывает вас по рукам и ногам. Этот документ я составил сам лично, я не знал, за кого хотела выйти Энджи, и хотел ее защитить… Но это дело поправимое… В случае одностороннего разрыва по инициативе Энджи, если она будет настаивать только на причине нравственной жестокости, вы сможете получить компенсацию.
Я тяжело опустился в кресло. Я уже мысленно попрощался с этим прекрасным кожаным канапе. По моей шее струился пот. Но я все же постарался разыграть комедию и повторил, что, по-моему, он слишком пессимистически смотрел на эту ситуацию.
— Нет, — сказал он, проникшись жалостью. — Вовсе нет. Фергюсонов следует опасаться. Это — акулы, что отец, что дочь…
— Но вы ведь были другом акулы-отца…
— Это правда. Я пошутил, назвав их акулами, но Энди никогда не достиг бы всего этого, не будь он таким пробивным. Это был человек, готовый на все, чтобы добиться своего. Дочь очень на него похожа. Мы были друзьями… Это очень трудные люди, а у вас нет ни нахальства чемпиона по теннису, ни размаха доктора Говарда…
Я поморщился.
— Размаха? Его за этот размах и убили… Пусть этот размах с ним и остается…
— Вы мыслите по-европейски. Говард был мошенником, но у него был класс, он хотел иметь состояние, равное состоянию Энджи, и поэтому он обманул своего основного сотрудника, украв у него изобретение. Он умер. Это грустная история. Но во время их совместной жизни с Энджи он держал ее в руках. Он прикидывался, что его что-то мучило, он создал вокруг нее атмосферу неуверенности, страха. Он сделал ее ревнивой и не верящей в себя. А вы, Эрик, человек надежный, без выкрутасов, преданный. Она считает вас человеком открытым и упрямым и поэтому становится невыносимой.
На меня нахлынула волна ненависти. Я возненавидел своего отца, свою мать, все это проклятое племя, которое меня породило, передало мне свои недостатки, развило во мне мои комплексы. Син поднял вверх указательный палец:
— Как только она начинает скучать, ей хочется все изменить.
Я подчинился:
— Если уж ей так этого хочется, я поеду в Кению.
