Наталью же испугала мысль о том, что Сергей мог бы, как и она, упасть к ногам Зиновии, что он мог бы заключить ее в объятия, что его уста могли бы искать ее уста и найти их. Наталья испытывала ревность не к ней, а к нему. Ни один мужчина не смеет приближаться к Зиновии, а она считала Сергея способным отнять Зиновию у нее. Ее сердце внезапно проснулось, она должна любить, восторгаться и целовать. А поскольку рядом не оказалось никого другого, кем Наталья могла бы увлечься, она любила и целовала Зиновию — и решила защищать свой идеал от всех, кто на него посягнет, в том числе от Сергея, от него даже в первую очередь, ибо он был мужчиной во вкусе Зиновии.
Когда ее позвали снизу, Наталья досадливо топнула ногой. Неохотно вернулась она к своим повседневным делам — она, которая обычно сопровождала шитье радостным пением, но именно в этот день требовалось починить кое-что из белья и одежды, а потому ей пришлось удовольствоваться тем, что она любовалась Зиновией издалека: во время обеда и позднее за ужином. И после вечерней трапезы ей представилась только одна возможность поцеловать руку красивой тетушке. Едва Менев со своей трубкой расположился у письменного стола, Аспазия тихонько предложила Зиновии подняться к ней. И поскольку та радостно согласилась, пять дам тайком прошмыгнули по лестнице на второй этаж и все вместе заперлись в горнице Зиновии, чтобы обезопасить себя от несанкционированного вторжения «медведя», как Аспазия именовала за глаза своего супруга.
— Ах, Зиновия, надень же свою кацавейку, — начала Аспазия, — Наталья нам уже рассказала, как царственно ты в ней выглядишь.
— Если только ты тоже наденешь, — сказала Зиновия.
— У меня, знаешь ли, совсем старая…
— Я имею в виду одну из моих.
— У тебя их так много?
— Может, и для меня найдется? — крикнула Наталья.
— Для всех вас найдется, — весело ответила Зиновия, потом отворила шкаф и принялась выбирать. — Здесь для Натальи. — Она помогла красивой девушке надеть подбитую соболем кофту из синего шелка, которая чудно гармонировала с ее лилейной кожей и светло-русыми волосами. Аспазия получила сиреневую кацавейку с черно-желтым хорьковым мехом, Лидии досталась кофта из зеленого бархата с дымчатым беличьим мехом, а двоюродную бабушку нарядили в кацавейку из черного бархата с мехом скунса, тогда как сама Зиновия облачилась в роскошную, отороченную собольим мехом кофту из пурпурного бархата, которая действительно придавала ее красоте княжеское величие.
— Ах, как красиво! — Какое великолепие! — Бесподобно и неповторимо! — восклицали со всех сторон дамы.
В большой печи пылал веселый огонь. Быстро были придвинуты стулья и скамеечки, и пятеро дам, в мягких дорогих мехах, теперь уселись вокруг Зиновии тесным кружком. Вскоре в полутьме горницы разлился тот тяжелый, возбуждающий запах, какой скапливается в клетке, где собраны вместе хищные животные: львы, тигры и стройные пантеры.
— Зиновия, не посчитай мое любопытство дурным тоном, — через некоторое время заговорила Аспазия, льстиво поглаживая на ней соболий мех, — но не могла бы ты рассказать нам о своих приключениях? Я уверена: у тебя были более красивые и увлекательные романы, чем те, о которых мы читаем в книгах. Как вдова ты имеешь законное право заводить поклонников и спокойно можешь в этом сознаться.
Темно-голубые глаза Зиновии приобрели сладостный блеск.
— Почему бы не рассказать, — ответила она, пожимая плечами, — я не совершила ничего такого, за что мне пришлось бы краснеть перед вами, хотя вы и строгие судьи.
— Нам даже в голову не придет в чем-либо тебя обвинять, — возразила Аспазия, — просто мы женщины, не очень уродливые, но и не очень пригожие, больше привычные к черпаку и вязаному чулку, а вот ты!.. Ты такая красивая, что вправе делать все, что душе угодно.
— В таком случае подай-ка сюда мой альбом, — промолвила чаровница, величаво протянув руку в сторону Натальи, которая в самом деле держалась сейчас точно ее рабыня, — он лежит там в шкафу, возле перчаток.
Наталья принесла альбом, и Зиновия открыла обложку.
— Вот граф Анатолий Собольский, моя первая любовь.
— Какой красивый мужчина! — воскликнула Аспазия.
— Я полюбила его еще девушкой. Когда я овдовела, он опять сблизился со мной. Он был довольно ограниченным человеком и вполне мог бы претендовать на роль хорошего супруга, однако я не собиралась вновь склоняться под ярмо Гименея, а в качестве поклонника он мне скоро наскучил. Тогда я подарила свою благосклонность — но не сердце — симпатичному гусарскому офицеру. Состоялась дуэль, и Собольский был ранен. А вот, впрочем, и гусар.
Она показала новую фотографию.
— Тоже очень красивый мужчина, — отметила Лидия.
— Он был воплощением отваги, энергии и страсти, но я недолго оставалась ему верна. После дуэли лембергское общество готово было разорвать меня в клочья. И я уехала в Карлсбад, где познакомилась с сувереном небольшого немецкого княжества. Вот здесь он, при всех своих орденах, а это его преемник, один русский. Этот любил меня крепче, чем все другие, потому что я третировала его больше, чем других. Нужно скверно обращаться с мужчинами, если хочешь, чтобы они боготворили тебя.
— Ты, вероятно, права, — согласилась Аспазия, — с женщиной, которая беззаветно любит и только любит, любовник, в конце концов, начинает обращаться как со своей служанкой.
— Я замечаю, Аспазия, что ты понемногу умнеешь, — шепнула ей Зиновия, — покажи своему муженьку кулак, и ты увидишь, как он перед тобой согнется. Мне вас всех без исключения жалко, поскольку я отношусь к вам с искренней привязанностью и участием. Жизнь, которую вы здесь ведете, мне представляется нескончаемой чередой серых будней, но все должно в корне перемениться, если вы будете капельку похитрее и станете слушаться меня.
— Конечно, станем, — подтвердила Аспазия и поцеловала Зиновию в губы.
— Я уверена, что ты нам желаешь добра, — присовокупила Лидия, — и потому, следовательно, я во всем буду слепо тебе подчиняться.
— А как думаю я, ты ведь уже знаешь! — воскликнула Наталья и опустилась на колени перед своим идеалом, чтобы осыпать поцелуями ее руки.
Старенькая двоюродная бабушка между тем совершенно по-детски улыбнулась из-под белоснежного чепца.
— Я всегда говорила, — пробормотала она, — что вам необходима наставница, теперь она у вас есть, и очень толковая.
Зиновия остереглась даже малейшим намеком выдать радость по поводу достигнутых результатов, она с равнодушным видом продолжала перелистывать альбом и рассказывать истории — забавные, увлекательные и полные сладкого яда.
То, чего недосказала она, лаская слух и душу, дамам соблазнительно нашептывали книги, которые Зиновия раздала им: с белых душистых страниц, казалось, вспархивали амурчики, сходили сатиры с козлиными ногами и тихо-тихо звучали завлекательные голоса сирен. В последующие дни эти томики переходили из рук в руки, их прятали в сумочки для рукоделия и в глубокие карманы домашних жакетов. Швейные иглы праздно бездельничали, зато неустанно шелестели печатные страницы, повествуя о блеске и радостях большого света, о любовном счастье и любовной игре, о женском лукавстве и мужском безумии, о прелестных грехах и милых изменах.
