Майор, настоящий кавалер, которому была очень к лицу темная, коротко подстриженная бородка, с самого начала вознамерился приударить за Зиновией, однако это не соответствовало ее планам, и она пустила в ход все средства, чтобы направить его энергию в другое русло.
— Что вы скажете о моей племяннице? — шепнула она ему. — Разве не прекрасная девушка?
— Племянница такой тети…
— Если вы хотите сделать комплимент, барон, адресуйте его Наталье, она весьма восприимчива к галантностям, а я, увы, уже не столь наивна.
Кадет — высокий и стройный молодой человек лет двадцати, с энергичным лицом и любопытными голубыми глазами — с первой же минуты обратил все внимание на Аспазию. Эта зрелая, пышная женщина с густыми черными волосами в полной мере отвечала его вкусу. Он с исключительным вниманием прислуживал ей, позволил себе несколько лестных замечаний по поводу ее туалета и того счастья, которое вкушает, находясь рядом с нею.
Зиновия была им довольна и время от времени поощряла к дальнейшей активности такими, например, замечаниями: «У вас, похоже, отменный вкус», или: «Вы, видимо, пользуетесь успехом у дам, поскольку вы первый, кому моя свояченица позволяет за собою ухаживать».
Позднее подошли Алена и дядюшка Карол. Наконец, пожаловал и Винтерлих, тут же изъявивший готовность усесться за фортепьяно. Танцевали, играли в общие игры и под занавес Зиновия с Винтерлихом спели неизбежный дуэт.
Таким манером все великолепно развлекались до самого ужина, превосходные блюда и огненное вино еще усугубили веселье. Каждый был доволен. Менев признал, что проводить время подобным образом гораздо приятнее, чем листать календарь или играть в марьяж. Лепернин был особенно счастлив, ибо во время игры в фанты он вызволил Аспазию из «колодца» и тем заслужил два поцелуя. Аспазия доверительно призналась Зиновии, что кадет, хотя и весьма дерзок, чрезвычайно ей нравится.
Внезапно дядюшка Карол поддался всеобщему настроению и, так сказать, сорвался с якоря. Он пил один бокал за другим, рассказывал анекдоты из chronique scandaleuse
[38]
поместного дворянства, чем, в конце концов, навлек на себя упрек Менева.
Когда господа откланивались, их очень настоятельно приглашали поскорее приехать снова. Отправляясь спать, Аспазия призналась, что это был самый счастливый день в ее жизни; она и в самом деле была крайне возбуждена, точно девушка после первого бала.
Через два дня гусары пожаловали опять, а потом стали наведываться едва ли не ежедневно. В Михайловке воцарилась атмосфера веселья и расточительства. Мало того что теперь чуть ли не каждый день превращался в именины, как мудро подметил Адаминко, что по этой причине жарилось, варилось и пеклось множество всяких яств и что бутылки в погребе уничтожались самым беспощадным образом. Сверх всего прочего Зиновия еще попросила у Менева деньги, чтобы оснастить Аспазию, Лидию и Наталью так, как требует честь его дома.
Тяжело вздыхая, тот в конце концов выдал триста флоринов. Дамы тут же поехали в окружной город, но оказалось — о чем Зиновия знала заранее, — что денег не хватает.
— Во-первых, у каждой из вас должен быть домашний капот, во-вторых, шелковое платье со шлейфом, в-третьих, кацавейка, в-четвертых, шуба, безделушки не в счет, — объясняла Зиновия, — остальное появится позже.
— Но откуда же взять столько денег?
— Ничего нет проще, можно обойтись и тремястами флоринами. А иначе для чего вы держите фактора? Немного платишь торговцу, немного — портному и кое-что — скорняку. Остаток записывается в долг.
Камельяна Сахаревича вызвали в гостиницу, и уже спустя час все было улажено. Дамы заплатили триста флоринов, купив и заказав на сумму вчетверо б´ольшую.
15. Ножницы Далилы
Оковы ее крепки и прекрасны.
Корнель
Винтерлих, как и прежде, стоял в кафе у дверей и читал, когда в помещение вошел Гольдман и схватил его за пуговицу сюртука.
— Это, знаете ли, очень некрасиво с вашей стороны, — без предисловий начал он.
— Должен попросить вас, господин Гольдман…
— Я повторяю, очень некрасиво, когда вы спокойно выслушали клевету, которую распространяет обо мне семья Меневых, и не встали на мою защиту.
— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, однако не сомневаюсь, что, если вы не отпустите мою пуговицу, вы ее оторвете.
— Не понимаете? Зато я все прекрасно понимаю, — возразил Гольдман, — и я намерен потребовать сатисфакции.
Посетители кафе с любопытством повернули головы в их сторону, потому что Гольдман, этот толстый коротышка с черными волосами и бакенбардами, со стереотипными жестами и манерой речи ярмарочного фигляра, всегда разговаривал громогласно, как зазывала на аукционе.
— Вот вы и вправду оторвали мне пуговицу, — обиженно констатировал Винтерлих факт экзекуции представительницы галантерейной фурнитуры.
— Какое мне дело до вашей пуговицы! — развязно крикнул Гольдман. — Лучше скажите этой госпоже Федорович, которую я знаю еще по Лембергу, очень хорошо знаю, что…
— Скажите ей это сами, — перебил его Винтерлих, — вон она как раз идет.
Гольдман отпустил поклонника муз и выскочил на улицу. И действительно, там по тротуару приближалась Зиновия. Она увидела Гольдмана, который, широко размахивая руками, унизанными перстнями, и высоко задирая носки своих новых сапог, словно хотел разглядеть подошвы, двинулся в ее сторону.
— Сударыня, — заговорил он, не снимая шапки, — вы осмелились распускать обо мне слухи…
— Кто вы такой? — холодно обронила Зиновия. — Я вас совершенно не знаю.
— Зато я вас хорошо знаю, — сорвался на крик Гольдман, — я знаю обо всех ваших похождениях, может быть, мне нужно — á la Leporello — вручить вам их список?
Не удостоив его больше ни словом, Зиновия спокойно проследовала своей дорогой, однако Гольдман, не особенно торопясь, увязался за ней. Свернув за угол, она нос к носу столкнулась с дядюшкой Каролом, который оказался в нужный час в нужном месте.
— Только что Гольдман публично оскорбил меня, — проговорила она, завораживая его дерзким взглядом. — Тебе сейчас представился удобный случай доказать свету, что, когда дело принимает серьезный оборот, ты не ведаешь страха.
— И докажу, — решительно заявил дядюшка Карол, который только что осушил бутылочку. — Где этот подлец?
Зиновия взяла его под руку и повела навстречу Гольдману.
— Ты только веди себя понапористей, — дорогой инструктировала она его, — не дай себя запугать, я буду рядом, потребуй от него объяснений и говори очень громко, а если он закричит, кричи еще сильнее.
— Я вызову его на дуэль, — сказал Карол.
Они приблизились к Гольдману.
