— Вы, похоже, войну вести собираетесь? — насмешливо поинтересовался Менев.
— Да, против вас, мужчин, — отрезала Аспазия, которая в последнее время обходилась с мужем как с подчиненным.
Сразу после застолья дамы, тихонько посмеиваясь, переоделись — и затем все вместе нагрянули в столовую, чтобы покрасоваться перед Меневым. Все они были в высоких сапогах, широких шароварах, обильными складками ниспадавших на голенища, длиннополых шнурованных куртках и с маленькими папахами на головах. Высокая стройная Бронислава смотрелась ничуть не хуже Зиновии. Так могли бы выглядеть Екатерина Великая и княгиня Дашкова в тот знаменательный день, когда первая начала революцию против своего венценосного супруга, внезапно появившись в Красном кабаке.
[80]
Аспазия, напротив, была похожа на опереточную диву, исполняющую мужскую роль, графиня — на молодого студента, а Лидия являла собой карикатуру на Диогена.
Наталья окинула их отнюдь не дружелюбным взглядом, однако промолчала. Но когда Менев, не удержавшись, отпустил несколько комплиментов в адрес Зиновии и Брониславы, ее терпению пришел конец.
— Вы двое и правда хорошо выглядите! — воскликнула она. — Сама я не стала бы показываться в таком наряде, но ваш вид, по крайней мере, не оскорбляет глаз. А вот мама, мне кажется, уже не в том возрасте, чтобы выкидывать подобные фокусы. Ты же, Лидия, — ты просто умора!
— В тебе говорит зависть, — обиженно возразила последняя. — Впрочем, твоего мнения никто и не спрашивает.
Наталья пожала плечами.
— Мама, — тихо проговорила она, отведя Аспазию в сторону, — я слышала, вы собираетесь ехать в таком костюме в город, это правда?
— Подумаешь! Невинное развлечение, не принимай все так близко к сердцу…
— Прошу тебя, мама, не ездить — или, по крайней мере, не в этом наряде. Сделай мне одолжение!
— Оставь меня в покое, — на полуслове оборвала свою дочь Аспазия. — Нас возглавляет такая благородная дама, как графиня, и я могу, не раздумывая, следовать за ней. Я не позволю испортить мне удовольствие. Будь ты понятливее, ты тоже эмансипировалась бы и отправилась с нами.
В то время как Наталья, запершись у себя, в ярости расхаживала из угла в угол и обливалась горькими слезами, пять новоиспеченных амазонок, закурив папиросы, принялись сражаться на рапирах и упражняться в стрельбе по мишени, благо графиня привезла элегантные дамские пистолеты.
Затем они на двух санях направились к Каролу в Хорпынь и, вооруженные пистолетами, ворвались в дом. Застигнутый врасплох Карол, дрожа, стоял перед ними и с растерянной улыбкой оглядывался по сторонам. В первое мгновение он решил даже, что попал в руки разбойников, и потребовалось какое-то время, чтобы он осознал положение и взял себя в руки.
— Революция женщин против их угнетателей началась! — воскликнула Зиновия.
— Вы наш пленник, — объявила Бронислава, приставляя к груди Карола терцероль.
[81]
— Меня это радует, — ответил Карол, — однако попрошу вас… пистолет все-таки заряжен.
— Разумеется.
— Не шутите таким образом: каждый день читаешь в газетах о несчастных случаях…
— Итак, вы сдаетесь? — спросила графиня.
— Да, да.
— В знак того, что вы признаете наше господство, — приказала Бронислава, которая в темно-красном, отороченном мехом бархате выглядела просто умопомрачительно, — немедленно принесите присягу на верность и послушание.
Карол повиновался.
— А теперь приготовьте нам кофе, — решила графиня.
— Отличная идея, — поддержала ее Аспазия. — В государстве будущего, в котором мы будем издавать законы, уделом мужчин станет домашнее хозяйство.
Пока графиня и Аспазия разглядывали комнаты, а Лидия, улегшись на диван, закурила, Зиновия с Брониславой наблюдали, как Карол готовит мокко. Разведя огонь и поставив кипятить воду, он с торжественной серьезностью принялся молоть кофейные зерна.
— Карол, ты бесподобен! — воскликнула со смехом Зиновия.
— Я могла бы прямо сейчас в вас влюбиться, — шутливо заметила Бронислава. — А если вы к тому же умеете хорошо стряпать и гладить, я бы взяла вас в мужья.
— О, прошу прощения, — вмешалась Зиновия, — он принадлежит мне, это дело решенное.
Потом Карол накрыл стол, поставил чашки, наколол сахару и, наконец, под громкое ликование дам появился с большим дымящимся кофейником. Дамы расселись, и он потчевал их кофе с пирожными.
— У тебя прекрасные задатки, — проговорила Аспазия. — Хочешь стать моим слугой?
— Карол моя законная собственность, — возразила Зиновия, — и я никому не позволю посягать на мои права.
Из Хорпыня амазонки отправились в окружной город, прихватив с собой Карола. Когда они вышли из саней перед гостиницей «De Pologne», вокруг них сразу собралась толпа праздного люда, сопровождавшая их затем до кофейни. Феофан и Данила с Василием примкнули к ним уже в гостинице. Дорогой они встретили Винтерлиха и кадета, а в зале кафе нашли остальных гусаров.
Зиновия предложила сыграть в бильярд. Решено было устроить сражение: одну воюющую сторону представляли дамы, другую — господа. Шары весело летали по зеленому сукну из стороны в сторону. Просторный зал ресторана был весь заполнен мужчинами, которые удивлялись дамам и любовались Зиновией, игравшей с неподражаемой уверенностью и грацией. Тем не менее победа досталась не дамам.
— Не торжествуйте раньше времени, — крикнула мужчинам Бронислава, — мы еще отомстим, дайте только срок!
После этого вся компания отправилась на променад, преследуемая стайкой уличной ребятни и евреями. Когда они проходили мимо католической церкви, там читал проповедь какой-то иезуит. Бронислава предложила войти в храм.
Пять амазонок произвели своим появлением неописуемую сенсацию. Крестьяне глядели на них, разинув рты, старые богомолки шипели, словно разворошенное змеиное гнездо, и даже иезуит на кафедре пришел в замешательство и несколько раз запнулся.
Наши дамы начали перешептываться, хихикать и бросать на него кокетливые взгляды. Среди прихожан уже раздавались недовольные голоса, жалующиеся на подобное святотатство. Винтерлих испугался скандала и посоветовал удалиться. Майор взял Брониславу под руку и пошел с ней к выходу. Остальные нехотя потянулись за ними. Но у церковной двери Зиновия еще раз обернулась и послала проповеднику воздушный поцелуй.
Винтерлих вспотел от страха и тем же вечером написал две эпистолы, которые сделали бы честь пророку Иеремии: одну — Меневу, а вторую — священнику Черкавскому.
В то время как пять амазонок ужинали с господами в гостинице и пили шампанское, Наталья незаметно выскользнула из дома, сама оседлала лошадь и поскакала в Ростоки. Завидев свет в окнах усадьбы, она не решилась войти, а медленно повернула обратно, остановилась в деревне и послала первого попавшегося крестьянского парубка к Онисиму.
