— Прошу тебя, помоги мне, — сказал Феофан, сидевший сейчас рядом с Зиновией. — Я собираюсь похитить Алену, а у этой глупой девчонки сотни сомнений. Поговори с ней.
— Хорошо, только предоставь мне свободу действий, — ответила Зиновия.
— Скажи ей, что в восемь часов я подъеду к садовой калитке. Она должна ждать меня — в крестьянской одежде, ты понимаешь?
— Да.
— Но пусть она прикроет лицо платком, как делают турчанки.
— Хорошо.
Зиновия улыбнулась. В голову пришла блестящая мысль, с каждой минутой все больше ею завладевавшая. Мелкие дьявольские проказы всегда были ей по вкусу, а здесь представлялся случай одним махом разыграть полдюжины человек.
Меневы возвращались в Михайловку одни, сопровождал их только Сергей, да и тот, введя Наталью в дом, сразу попрощался. Она с сердечностью подала ему руку.
— Благодарю вас, — сказала.
— Это я должен вас благодарить, — возразил он, поднося ее озябшую руку к горячим губам.
Темный жар разлился у нее по щекам, и восторженный трепет пробежал по телу. Она хотела еще что-то сказать, но ласковые слова застыли на губах. Так он и ушел, а у Натальи было о чем поразмышлять в своей тихой светелке, у окна, под мурлыканье свернувшейся на ее коленях кошки.
Когда стемнело, Зиновия, в отороченном соболем мужском костюме из черного бархата, верхом прискакала в приходской дом. Данила с Василием оставались в Михайловке, священник затворился в обсерватории, Алена возилась на кухне. А стало быть, Зиновия могла без помех переговорить с Февадией.
— Что стряслось? — с любопытством спросила та, когда Зиновия поднесла палец к губам и доверительно к ней подсела.
— Феофан собирается похитить Алену.
— Что?!
— Чистая правда, — продолжала Зиновия, — и я, чтобы проучить его, придумала замечательную интригу. В восемь вечера Алена должна ждать его у садовой калитки, он подъедет туда на санях, но вместо вашей племянницы пусть похитит вас.
— Неплохая шутка, но если он меня узнает?
— Перво-наперво вы заприте Алену, — объяснила Зиновия. — Затем наденьте крестьянскую одежду Алены и закройте лицо платком, как делают турчанки.
— Ну что же, можно попробовать, — произнесла Февадия после короткого размышления. — Решено, я запру обоих, Алену и своего муженька, и буду поджидать Феофана.
Зиновия попрощалась с ней и галопом вернулась в Михайловку.
— Алена тебя ждет, — шепнула она Феофану. — Стало быть, быстро принимайся за дело, а я желаю тебе удачи!
Около восьми часов Февадия кликнула Алену и прошла с ней в ее комнату.
— Ты останешься здесь, — приказала она, с нероновским выражением лица, бедной девушке, — я обо всем знаю, тебе понятно?
— Что ты знаешь?
— Не задавай глупых вопросов, какое-то время ты посидишь здесь.
Она величавой походкой вышла за дверь и повернула ключ. После чего поднялась на башню, где застала мужа замершим в немом восхищении перед телескопом.
— Ты тут, Михаил? — спросила она.
— Да, моя дорогая.
— Тогда побудь наверху, пока я не позову тебя.
— Как тебе угодно.
Февадия и здесь повернула ключ в замке, а потом быстро переоделась. Через несколько минут она осторожно вышла из дома — в красных сапожках, пестрой кофте и длиннополой овчине, обернув голову красным платком, так что наружу выглядывали только поблескивающие хитрые глазки. Она тихо прошла через двор и по саду. Было довольно светло. Луна на ущербе мерцала в небе, точно урезанный евреем дукат. Снег поскрипывал под ногами, как будто могучий шаг попадьи выдавливал из него вздохи.
У калитки ее поджидал Феофан, тоже одетый по-крестьянски. Он намазал лицо сажей, как гайдамак,
[85]
а за кожаным поясом у него торчал пистолет. В десяти шагах стояли сани. Не проронив ни слова, эти двое обменялись нежным рукопожатием, потом она уселась, он взял поводья и кнут, и они полетели сквозь лунную ночь, так что снег и лед алмазными брызгами разлетались в обе стороны из-под полозьев.
Между тем оба пленника вели себя смирно, затем священник все же подал голос:
— Февади-я!
Никакого ответа.
— Февади-я! Голубушка моя, я могу спуститься?
И на сей раз никто не отозвался.
— Февади-я!
— Тетя уехала, — крикнула снизу Алена.
— Уехала? И куда же?
— Этого я не знаю.
Священник спустился с башни и обнаружил, что дверь закрыта на замок.
— Алена, дитя мое, иди сюда и отопри дверь — я, оказывается, заперт.
— Я тоже, дядя.
— Что все это значит?
— Я видела, как тетя прошла через сад, у калитки ее поджидал какой-то мужчина.
— Быть такого не может!
— Они вместе укатили в санях.
Оба пленника стали трясти двери, но тщетно: те не поддавались; а поскольку окна были с решетками, им пришлось покориться судьбе и ждать до тех пор, пока домой не вернулись Данила с Василием, но произошло это лишь около десяти часов. Тогда священник поднял страшный шум, а Алена принялась звать на помощь. В результате двери были открыты, и священник учинил племяннице спешный допрос.
— Ты не ошиблась?
— Нет.
— Ты действительно видела мужчину?
— Да.
— Кто же это мог быть?
— Мне показалось, что это был господин Винтерлих.
— Вот для чего новые платья! Вот почему все новые траты! — вскричал священник и тут же велел Алене одеваться, а сыновьям — запрягать сани.
— Я не могу найти ни своих сапог, ни овчины, — посетовала Алена. — Мою одежду, вероятно, надела тетушка.
— Тогда возьми ее вещи, — решил священник, — но только поторопись!
Сани были поданы, Черкавский уселся в них и взял в руки вожжи. Тут вышла и Алена в лисьей шубе Февадии. Через несколько минут они уже были в Михайловке. Священник с всклокоченными волосами вошел в трапезную, где в этот момент как раз ужинали. Алена робко последовала за ним.
— Винтерлих был здесь? — возбужденно спросил Черкавский.
— Винтерлих? — отозвался Менев. — Да вот же он перед вами.
Тот действительно сидел за столом, с самым невинным видом.
Все рассмеялись.
— Тогда я вообще ничего не понимаю, — растерянно проговорил священник.
Между тем Алена подошла к Зиновии и поинтересовалась, где Феофан.
— Не знаю, где он, — с напускным простодушием ответила змия.
