— Своей просьбой вы делаете меня несказанно счастливым.
Разговор оборвался. Тот, кого переполняет желание что-то высказать, часто теряет дар речи, ибо словам трудно находить дорогу от сердца к губам. Наталья встала и принесла шашки.
— Хотите сыграть? — с естественной непринужденностью предложила она.
— С удовольствием, но мне наперед известно, что я проиграю.
— Почему?
— Потому что буду смотреть не на доску, а только на ваши красивые руки.
41. Каждому по заслугам
Мрак сгустился, и ударил
Гром, и молния блеснула.
Гердер
Между тем три наших дамы развлекались в городе за счет Зиновии, кошелек которой точно по волшебству снова наполнился деньгами. Она выбирала особенно лакомые пирожки, которые можно запивать шерри, или устраивала званый обед с шампанским, чтобы угостить своих родственниц. Хотя еще тем же утром Менев видел ее кошелек совершенно пустым. В этом заключалась одна из уловок Зиновии.
После того как они позавтракали в кондитерской, прогулялись по променаду под пристальными взглядами мужчин и затем откушали в гостинице, Зиновия послала за Феофаном.
Тот явился, с завитыми волосами и в новых перчатках.
— У тебя сейчас есть время? — спросила Зиновия.
— Я полностью в твоем распоряжении, тетя, — сдержанно ответил Феофан и остался стоять у двери, напряженный, как шахматный король.
— Что с тобой? — поинтересовалась Лидия. — Ты вдруг стал таким потешным.
— А я, напротив, считаю, что ты сильно изменился в лучшую сторону, — сказала Зиновия.
— Вероятно, я оказался более понятлив, чем ты думала.
— Меня бы это порадовало, уж больно долго ты докучал мне своей любовью.
— Если я чем-то неприятен тебе, — обиженно возразил Феофан, — то я лучше…
— Я сама позвала тебя, — оборвала его Зиновия. — Следовательно, можешь не кипятиться. Впрочем, такой, как сейчас, ты всегда будешь мне приятен. Я просто не переношу никаких вспышек страсти и никакого витания в облаках. Все, чего я хочу от молодого человека вроде тебя, это чтобы он был почтителен и услужлив. Твое дело — помочь мне надеть меха и помочь снять их, усадить меня в сани, носить за мной свертки, когда я хожу за покупками. Для этого я в любое время охотно воспользуюсь твоими услугами — например, сейчас. Ты должен проводить нас в город.
Феофан молча поклонился.
Дамы вышли с ним из гостиницы, чтобы сделать кое-какие покупки. Зиновия обходилась с юношей как со слугой: она набивала ему карманы сюртука купленными безделушками, а более крупные вещи давала в руки. В итоге Феофан тащился под грудой приобретений, как вьючный осел. Он чувствовал, что маска философа, которую он избрал, мало ему помогает. Доставив покупки в номер гостиницы, он протянул руку красивой тетушке. Та с лукавой улыбкой ее приняла.
— Ты все еще злишься? — едва слышно проговорил он.
— Нет, когда мужчина меня развлекает, я уже на него не сержусь.
Феофан при этих словах почувствовал себя мотыльком, которого накалывают на булавку.
Когда они отправились в кафе, приближалось время театра. Давали «Даму с камелиями», и весь свет стекался туда, чтобы посмотреть спектакль. В кафе не было никого, кроме Гольдмана, игравшего в бильярд с каким-то евреем в красном бархатном жилете, двух читателей газет в длиннополых кафтанах и хозяйки заведения, которая, увешанная украшениями, сидела за буфетной стойкой. Дамы кушали мороженое, Феофан пил чай. Вскоре подошли Данила с Василием и подсели к их столику.
Мужчина в красном жилете некоторое время поглядывал на Зиновию, а затем обратился к Гольдману с вопросом, который расслышал только тот, зато гольдмановский громкий и наглый ответ услышал каждый в зале.
— Вероятно, прежде она была цирковой наездницей, потому что заправски держится на лошади и правит упряжкой, а еще любит разгуливать в мужском костюме.
— Это в мой адрес, — хладнокровно заметила Зиновия. — И ты способен спокойно пропускать мимо ушей подобные дерзости?
Ее слова подействовали на Феофана, как удар хлыста на горячего жеребца. Он тут же вскочил на ноги и ринулся к бильярдному столу.
— Что вы сказали? — спросил он Гольдмана.
— Вам я не говорил ничего, — ответил тот, — я вообще не разговаривал с вами.
— Зато я теперь с вами разговариваю.
— Боюсь, что вы напрасно стараетесь, — ответил Гольдман, продолжая игру.
— Вон отсюда! — рявкнул Феофан.
— Кто?
— Вы! — Феофан, побледневший от ярости, схватил Гольдмана за воротник. Тот ударил его бильярдным кием, и тогда Феофан тоже воспользовался палкой. Евреи кинулись на помощь Гольдману, а два студента — на помощь Феофану. Возникла всеобщая суматоха. После непродолжительной схватки евреи были оттеснены в угол. Гольдман закричал, призывая стражей порядка. На него со всех сторон посыпались удары. Зиновия забралась на стул и хлопала в ладоши. Она еще успела увидеть, как Гольдман получил от Феофана удар по голове и свалился на пол, потом спрыгнула на землю и вместе с двоюродной бабушкой и Лидией поспешила на улицу.
Ссорящиеся на мгновение замерли в растерянности, затем мужчина в красном жилете наклонился над Гольдманом, который прикинулся мертвым, и начал крепко трясти его, но тот не подавал признаков жизни.
— Он мертв, — пробормотал Данила.
— Вы убили его! — заорали евреи и всем скопом обратились в бегство. Еврейка, до сих пор испуганно наблюдавшая за происходящим, теперь вспомнила о неоплаченных счетах. Она встала, сама принялась трясти Гольдмана и прыскать ему в лицо водой.
— Господин Гольдман, поднимайтесь! — призывала она. — Вы действительно мертвый?
Гольдман не реагировал.
— Ах, горе-то, горе какое… — жалобно причитала она. — Все сбежали, ни один не заплатил… Вы должны заплатить за бильярд, господин Гольдман, за четыре чашки кофе, за мороженое и за чай.
Гольдман мгновенно ожил. Одним прыжком он вскочил на ноги, вторым — вылетел через дверь на улицу, тогда как еврейка в отчаянии рухнула на ближайший стул.
Тем временем в зал вошел высокий, поджарый, спившийся, судя по его виду, полицейский: казалось, он светил перед собой собственным красным носом, как фонариком. Феофан попался ему прямо в руки.
— Это убийца! — завопила еврейка, поспешно преграждая путь к выходу.
— И кого здесь убили? — спросил полицейский, крепко ухватившись за сюртук Феофана.
— Меня! — закричал Гольдман, вошедший в этот момент в помещение.
— Вы же не станете утверждать, что мертвы? — обескураженно проговорил полицейский, отпустив Феофана.
— Но я мог бы быть мертвым, — возразил Гольдман. — Он забил меня, как вола.
