Показывая ему, как открывать и закрывать воду, а также объясняя жестами, что такое «намыливаться», Надя, похоже, не только не смотрела не него, но даже не дышала.
«Неужели от меня и впрямь так сильно воняет?» — подумал Нанас и понюхал руку. Та пахла, как обычно, а скорее, и вовсе ничем не пахла.
— Сама ты дуркуешь… — тихо буркнул он и встал под бегущий из маленького металлического сита жиденький поток воды.
Потом взял серый квадратный «камень», которым Надя учила «намыливаться», но тот выскользнул у него из руки, и Нанасу потребовалось немало времени, чтобы поднять и удержать его. «Словно живой», — неприязненно подумал он о «камне» и хотел было схитрить и не «намыливаться». Но, вспомнив, как совсем недавно обещал себе во всем слушаться «духиню», устыдился и сделал все, что требовалось. Правда, когда он «намылил» голову, глаза вдруг так защипало, что он едва не полез на стену, но быстро догадался промыть их водой. А так, по большому счету, душ ему даже понравился. Во всяком случае, принимать умерших не пришлось. Просто помылся, а заодно и рассмотрел свои раны. Все его несчастное тело было покрыто синяками и ссадинами, а над правым коленом отчетливо виднелся полукруг красных точек — следы от зубов «гусеницы», ладно хоть неглубокие. В общем, жить было можно. Тем более, и напился он наконец вволю.
Выйдя из душа, он сразу наткнулся на дожидавшуюся его Надю. Девушка резко отвернулась и протянула из-за спины больший белый лист… кожи?., ткани?.. Да, все-таки ткани, слишком уж он был мягким.
— Держи полотенце, — сказала «духиня». — Надеюсь, вытираться ты умеешь?
Вообще-то, Нанас никогда прежде не вытирался чем-то специально для этого предназначенным, в лучшем случае — вытирал мокрые руки о штаны или торку. Но признаваться в этом было стыдно, да и назначение вещи он понял, так что просто взял молча «полотенце» и стал тереть голову, грудь, спину.
— На, — протянула Надя следующий кусок ткани — небольшой, черного цвета, сшитый во что-то непонятное.
Нанас бросил полотенце на пол и принялся вертеть это «что-то» в руках. В нем было три больших отверстия: два одинаковых по размеру, а третье — вдвое больше. И это третье еще и удивительным образом растягивалось. Куда — и главное зачем — нужно было приспособить эту штуковину, Нанас понятия не имел. Попробовал напялить на голову — ткань сползала на глаза. Надеть как торку было невозможно, не хватало еще одного отверстия — для головы. Да и коротковата бы получилась торка — разве что на младенца. Единственное, куда можно было натянуть это недоразумение, так это на ноги. Но тогда получилось бы, что «одетой» окажется только эм-м… задница, но не дошла ведь «духиня» до того, подумал Нанас, чтобы до такой степени над ним издеваться!.. И он, сгорая от стыда, все-таки буркнул:
— Куда это?..
— Дуркуешь? — вполоборота повернула голову Надя. — На задницу, куда же еще? Не на голову же!
— Я серьезно! — вспыхнул Нанас, досадуя на то, что сбылись его худшие ожидания. — Не надо так со мной. Пожалуйста!
— Ты что, в самом деле идиот? — наплевав на его наготу, обернулась девушка. — Или вы одичали до того, что даже забыли, что такое трусы? — Она вырвала из рук Нанаса эти самые «трусы» и гаркнула: — Подними ногу, придурок!
— Которую?.. — растерялся Нанас.
— Обе, тудыть твою растудыть! — Похоже, Надя рассердилась всерьез.
— А… на чем же я буду стоять?..
«Духиня» набрала в грудь воздуха, собираясь, похоже, высказать ему еще что-то очень обидное, но неожиданно прыснула, а потом захохотала так, что из глаз ее полились слезы. Девушка вытерла их тем, что держала в руке, то есть злополучными трусами, и, поняв это, залилась смехом еще пуще. Нанас, скрестив под животом ладони, сначала лишь обиженно хлопал глазами, но смех Нади был столь заразительным, что в конце концов засмеялся и он. И, удивительное дело, смеясь на пару с хозяйкой подводной лодки, он вдруг подумал, что так хорошо, как сейчас, ему не было уже очень — очень давно. Пожалуй, с тех самых пор, когда мама была живой и здоровой, и они вот так же смеялись с ней вместе над чем-то веселым.
Отсмеявшись и вытерев глаза уже не трусами, а рукавом своей полосатой торки, Надя сказала:
— Ты такой простой и наивный, что на тебя невозможно сердиться. — И повторила то, что уже говорила раньше: — И откуда ты свалился на мою голову? — Заметив, что Нанас собирается ответить, она поспешно выпалила: — Нет! Молчи! А то опять не сдержусь. Я помню — из сырта. Поднимай ногу, балбес! Правую.
— Не надо, я сам, — отобрал он у Нади трусы и надел их так быстро, будто делал это с рождения. — И я не из сырта, а из сыйта.
— Ну, хоть с тем, что ты балбес, согласен — и то ладно.
— Наверное, это что-то хорошее, — буркнул Нанас, хотя на самом деле почти был уверен в обратном.
— Очень хорошее, — кивнула девушка. — Для тебя в самый раз. И я готова поспорить, что вот это ты тоже не знаешь, куда надевать, — протянула она пару тонких рукавиц, почему-то совсем без пальцев.
— Знаю, — проворчал Нанас, забирая рукавицы. — Но не сейчас же!.. Завтра и надену, когда поедем. Только мои были лучше, у этих даже пальцев нет.
— Это носки… — печально и подозрительно прерывисто выдохнула Надя. — Если догадаешься, для какой они части тела, поделюсь шоколадкой. Последняя осталась, между прочим.
— Ну не на голову же!.. — передразнивая девушку, сказал Нанас.
Не так уж много оставалось частей тела, да еще парных, чтобы он не сумел догадаться. Не дурак ведь, в самом-то деле, и не этот… как его там?., не балбес. И он, усевшись прямо на пол, с такой гордостью, будто сам только что сшил эти «носки», натянул их поочередно на ноги.
— Пятку на правом переверни, — сказала Надя.
И в ее голосе он услышал такое удивление, что буквально расцвел. Но, поймав вдруг себя на том, что совсем позабыл, кто на самом-то деле стоит перед ним, быстро взял себя в руки, поднялся и Принял серьезный вид.
— Дальше я знаю, — сказал он, разглядев, что еще принесла Надя. — Штаны, торка, пояс и каньги.
— Брюки, тельник, ремень и берцы, — ухмыльнувшись, выдала в ответ девушка. — Хотя брюки, пожалуй, можно назвать и штанами.
Нанас не стал возражать «духине» и надел все быстро и, как оказалось, почти правильно. Только Надя объяснила, что «пуговицы» на «ширинке» пришиты не для красоты и что разгуливать по боевому «кораблю» с открытой «мотней» она никому не позволит. Значение новых для него слов, кроме почему-то последнего, она тут же по просьбе Нанаса растолковала. Ну. и пришлось ей еще научить его завязывать «шнурки» на «берцах», то есть на «ботинках»… или все-таки на «башмаках»?., или — ой! — даже на «гадах»
[12]
… И с «пуговицами» пособила.
— Уф-ф!.. — отерла наконец «духиня» испарину со лба рукавом тельника. — Давно я так не уставала… — Затем, оглядев Нанаса со всех сторон, проворчала: — Ну вот, зато хоть на человека теперь стал похож. Еще бы ума добавить, но, увы, на складе такой номенклатуры не имеется. А теперь давай-ка потопаем на камбуз. Голодный, небось?.. Ой! Ты же пить хотел!
