Стало быть, о вас, моя прекрасная дама, о таких, как вы, людях без возраста, но нет, о них мы поговорим позже, нам сейчас не до женщин, прежде всего потому, что на этот раз они, в виде исключения, должны взять на себя активную роль и тем самым перестать быть женщинами. Наконец-то им это удалось – не быть женщинами. Я давно от души желал им успеха в этом деле. Осмелюсь утверждать, что они и раньше уже не были женщинами, но доказать это, разумеется, не могу. В их поле зрения попала материальная выгода, и вот они уже не могут без нее обойтись, ни дня без прибытка, так-то вот, а сейчас поговорим спокойно, совершенно спокойно, о доходах, ведь мы, не имеющие ничего общего с женщинами, мы здесь свои люди, как говорит поэт, все люди должны иметь хороших подруг, стало быть, поговорим, и пусть следы усталости от дневных трудов и многочасовых тренировок наползают на наши щеки, пусть темные тени угрожающе ложатся на темные горные склоны и на темную воду, на «Блэкуотер», да, на тот участок по ту сторону границы, уж не знаю, какой, там, где люди должны учиться у партнеров, собственников, инвесторов. Не торопясь, поговорим об этом еще раз. Когда кто-то принимается строить дом, он и не подозревает, что фирма «Блэкуотер» сразу же возьмется возводить что-то рядом. Она ведь часть новой процветающей индустрии, той индустрии, что сулит стабильность и протягивает тебе руку, когда ты обнаруживаешь свое обгоревшее, изуродованное тело на автостраде, на автостраде в Фаллудже
[24]
или как там зовется это место. Но нет, протягиванием руки они не ограничиваются, у них в запасе нечто иное, обещающее еще большее удовлетворение, как бы не так, одной благодарности им мало. За двадцать один миллион долларов они, например, охраняют гражданского управляющего – ах, его уже нет, неприятная история, но вот прибыл новый управляющий, будет и следующий, если они его впустят, а если не впустят, все равно прибудет, правда, уже другой, – двадцать один миллион сумма предельная, другие дают меньше, а большинство и вообще ничего не дает. Но куда важнее то, что в страну приходят крупные заказы, жирный кусок нужно как можно скорее разделать и разделить, солнце жарит беспощадно, если оно и дальше будет так жарить, для разнообразия разделают и охраняемого, а охраняемый – это, к несчастью, я! Такая вот незадача! Доктор, умоляю, принесите эту дурацкую инструкцию или позовите врача! Позовите себя самого! Охраняемый или защищаемый – я, но это одно название, потому что я всегда работаю без всякой защиты. Во вражеской стране. А доходом фирма делится весьма неохотно. Эта фирма, она широко пользуется любыми возможностями, одни возможности порождают другие, которыми она также пользуется, каждой в отдельности. «Блэкуотер», темная вода – или мутная? Мы вполне доверяем качеству вашей работы, фирма. Усваивайте дух войны! Да здравствует здоровье воина! Да здравствует, здравствует, здравствует и еще раз здравствует! Эту фирму основал человек, которого никто не знает в лицо. Это был не я, хотя мое лицо тоже неузнаваемо, так оно изуродовано. Я мог бы им быть, хотя и не таким удачливым, но это был не я. Никто не видел его, кроме нескольких, которые видели. Ему тридцать четыре года, он возглавляет фирму, примерный республиканец и мультимиллионер. И значит, он не нуждается в моих советах, он даже не пожал бы мне руку, если бы мы встретились, он бы не отнесся ко мне дружески, скорее ему свойственно недружелюбие. У него охраняемый письменный стол в охраняемом офисе, и он, как я уже сказал, недружелюбен из принципа. Кое с кем он все же дружелюбен. Например, с моими работодателями. Сейчас он работает над тем, чтобы слегка сократить цепь подчинения, на которой Линнди держит этого темнокожего, да-да, он тоже темнокожий, он когда-то любил прекрасное, но то, что делает Линнди, значительно эффективнее. Оно дает доход. Значит, этого пса в облике человека можно взять на короткий поводок и направлять куда надо. Там, где военным требуется 160 человек, нам, частной фирме, хватит и 25. Раньше он был здесь, а теперь снова убрался, этот человек из Северной Каролины. Поэтому у меня для вас есть масса налоговых уловок, мистер принц, да, для вас, вы что, не слышите, шеф, вы, что были здесь и снова куда-то смылись, как и кое-кто из ваших служащих, у меня для вас есть несколько уловок, да, для вас, даже если я вам несимпатичен и вы в этих уловках не нуждаетесь. Один маленький пример, и потом я опять замолчу, потому что именно в этом месте вам захочется услышать от меня еще больше, но вы ничего не услышите, вы и так все знаете, вам это не нужно. У вас есть все. Но тем не менее я расскажу вам, что сделала до вас другая фирма, такая же, как ваша, но другая, вы могли бы поступить точно так же, хотя вы наверняка уже давно показали другой фирме, как это делается: девять лет подряд подлежащие налогообложению доходы снижались и снижались, оседали в оффшорах, оффшоры получали их за здорово живешь. А когда лавочка перешла в руки оффшорной фирмы, появилась официальная возможность переводить доходы от неуплаченных налогов иностранным собственникам, то есть в оффшоры на Карибском побережье или в других жарких местах, залитых испепеляющим солнцем, с невиданно свободными, не переполненными людьми пляжами. Прежние собственники превращаются в пользующихся налоговыми льготами служащих со всеми социальными привилегиями, которые положены наемным работникам. Все, больше я ничего вам не выдам. Да, знаю, я садист, дал вам лизнуть крови – и в сторону. Не стану рассказывать, как можно еще и на налогах сэкономить. Это вам придется узнать самим, другие наверняка об этом тоже узнают, в верном месте и проверенным способом, узнают для вас. Да, война оживила бизнес, но, к сожалению, не оживила и людей, заполнивших эту площадку для авантюрных игр песком, в который они зарывают или сразу запахивают других, ведь война – золотоносный рудник! Но до него еще надо добраться. Стоит лишь царапнуть поверхность, как тут же начинает вытекать вонючее расплавленное золото тления. Вдруг выходит наружу все что угодно, любое, и впрямь любое свинство, любая мясная лавка, в которую вы вложили инвестиции, говорю без обиняков, вы потом сможете еще раз сэкономить на налогах. И израсходовать на это дело целую кучу людей. Поскольку они принадлежат не вам, получится неплохой бизнес, не так ли? Но следует не только убирать отжившее, следует строить, и тут появляется строительный концерн, да-да, сначала сносить, потом строить, и вот, значит, появляется концерн и ставит всех к стенке, которую сам же и возвел. И никто уже не спрашивает, кто ты – военный моряк, подводник или субподрядчик?
Мы добились того, что уважение к нам основательно возросло. Там, у стены, которой знакомы лишь ваши спины, нет, и рожи тоже, я вижу их, смирных, – смирно!, это я вам, – я вижу, как они стоят с поднятыми руками, пока не почернеют. Эти люди замышляют недоброе только потому, что они люди, всего лишь люди, но ведь люди же, разумеется, против нас, против всего, что не их бог, но одного они не делают: все эти люди, что сидят на корточках на полу, воинственно, нет, раболепно выпятив задницы, не чокнутся даже за мою смерть, когда она, наконец, наступит, так как они не пьют! Не пьют – и все тут! А кто не пьет, тот не поет. И, само собой, не побеждает. Не люди, а нелюди! Звери! С ними вообще нельзя иметь дела, значит, тогда им придется иметь дело с нами. Это они уже поняли. Но что они сделают с нами? Вот что любопытно. Тем более что пришел мой черед. Не волнуйтесь, своего череда дождется каждый. Раньше или позже. Они для того и нужны, чтобы бить их, не зная пощады, но если придет черед их бить – тогда держись! Ну да ладно. Для начала мне хотелось бы вернуться в свою шкуру, вы же понимаете. Не хочу выпускать из рук удачу, хочу быть с ней на ты. Хочу спокойной старости, но она вряд ли выпадет на мою долю. Вот чего я хочу больше всего на свете – старости с ее страхами, смешно: кому уже нечего терять, тот более всего обуян страхом. Значит, старость со своими страхами порождает сильные поведенческие реакции на нечто, что еще не наступило, в этом и заключается суть страха: бояться того, что еще не наступило. Прошу вас, входите, чтобы я перестал, наконец, бояться. События, будьте так добры, отстаньте от меня! В нашем любимом испытании беспомощность выпячена явно недостаточно. Но если что не выпячивается, просто потому что не может, так это старость. Но кто об этом говорит, кто? Наша старость никогда не наступит, потому что все мы умрем в своих домиках на колесах, что-нибудь более дешевое мы, ветераны, не можем себе позволить, мы, группа бывших истребителей танков, крепко держимся друг за друга, как газ и нефть. Серу мы отделяем, а потом купаемся в ней. Даже в аду не чувствуешь себя так уютно, как здесь. Здесь мы в любой момент можем умереть, могли бы умереть, поэтому мы строим планы только на сегодня. И никогда на завтра. Тем более на послезавтра. Только на сегодняшний день. Даже на сегодняшний вечер не строим. Мы живые мертвецы. Мы и вчера уже не имели права жить, так как всякий иск о возмещении ущерба за причиненные нам войной увечья, даже имеющий обратную силу, был отклонен. Отклонен и проштемпелеван. Сначала мы сильно пугаемся и наживаем травму, потом вешаем себе эту травму на шею, шея оказывается зажатой, словно шнуром, и мы никогда, никогда уже не сможем заснуть. И за все это мы даже не получаем возмещения ущерба! Быть может, у всех нас уже поводок на шее, и Линнди дергает за него, так как думает, что этот очень весело. Могу понять. И могу только повторить: так она и делает. Уж лучше я погибну человеком без возраста, без страха, нет, это я на себя наговариваю, я человек боязливый, находящийся под медицинским наблюдением, и моя пассивная способность справляться с трудностями соответствует, так как я уже имею опыт самопожертвования, моей высокой социальной дезорганизации. Ветеран стар, болен или мертв. А наемник всегда очень одинок, он бредет по пустыне, один как перст, под ногами обжигающе горячий песок, это знал уже Фредди Квач. Бездомны многие на земле, они бездомны, но не без моих денег. Не без моих денег! А с моими деньгами и подавно.
