Наша госпожа Карин Френцель фиксирует выходящего из машины, словно финским ножом, и в него как будто входит некая сила. Это другая сила, не та, с какой он до сих пор неплохо ездил и какую постоянно искал на заправках.
Как на сцене, раскрывается перед ним его прежняя жизнь, мячи летают высоко, неудержимо высоко, вот и корзина на школьном дворе, и молодые люди, радостно крича, как государственный канцлер, который только что сумел освободиться из своего нового: пакета экономии, прыгают вверх к корзине, что-то кладут в неё и снова достают, и потом, сразу вслед за этим, тёплый слепой дождь, перекрёсток, исчезновение. Так что там с вашей машиной, она что, будет стоять здесь до завтрашнего дня? — спрашивают пешеходы, которым мерещатся собственные призраки, ставшие им не по размеру большими и забежавшими вперёд.
Мгновение тут же миновало. Новый постоялец не стал надолго оставлять публику без себя. Многие ждали матча с ним, есть даже целые листы спортивных всевозможностей региона, они лежат на ресепшен. Но он никуда не денется, вначале он должен раздобыть себе нечто вещественное, бензин, у него кончился, как он объяснил со смехом. Раздобыли канистру, нашёлся услужливый шлангу одного из постояльцев, который сам всю жизнь был хитрым шлангом, как говорят в наших краях, так что знает своё дело; он вытягивает рот трубочкой, вот этот кулёк надевается на лицо, и рот сосёт — так, чтобы молодой человек не остался им недоволен, — вещество жизни из шланга, только чур не глотать, а то картинка сотрётся, не успев нарисоваться до конца. Как украшает этого уже пожилого мужчину умение проворно услужить! Его жена, та недавняя дама, что была так взволнована, покорно отступила в свою группу селян, её муж теперь слушается высших приказов, чтобы стать под стать молодым. Разговоры стали тише, но непринуждённее, они перепрыгивают с камешка на камешек, сейчас этот невежа уедет, который нас так долго задерживал, тогда и мы сможем разлететься. Из толпы отделяются самые нетерпеливые, чтобы быть готовыми к выезду, как только он освободится, — ну, наконец-то.
Старый мужчина отсасывает и с фырканьем переправляет жидкость из одного кровеносного сосуда в другой, Карин Френцель тем временем уже почти достигла края леса, над которым высится скала, неутомимо требуя жертв от туристов и забрасывая их камнями, чтобы получить от них ещё больше внимания. И эта скала теперь потягивается, соня, неуклюже, но настойчиво желая встать, чтобы, со своей стороны, навестить своих дорогих гостей. Не гром ли это прогремел? Нет, этого не может быть. Карин Ф. ещё раз оборачивается, её взгляд попадает в молодого автоводителя, это как соприкосновение с тем новым стиральным средством, которое растворяет и саму ткань. Госпожа Френцель выглядит так, будто она уже растворилась под своей одеждой, не дождавшись, когда ткани придёт конец. Лента-повязка покрывает то, что раньше было седыми корнями волос, но теперь можно было бы обойтись и без неё, потому что Карин странным образом потемнела от времени. С одной стороны, госпожа Френцель смеркнулась, а с другой стороны, проступает вперёд отчётливее, чем когда бы то ни было. Это постоянное обновление тёмных мест на человеке происходит оттого, что он плохо читает указания по применению, которые ему выписывают в больнице, когда вручают матери. Ни тысяча лет рейха, ни тысяча лет бедности не случились бы с нами, если бы мы читали то, что для нас было писано. А мы просто осыпались, как листья. На это способен и снег. А больше мы не сделали ничего, довольствуясь малостью. Толпа трусит в вольном порядке, как косули, только не так робко, на свою лесную кормёжку. Их корм — в клетку, нет, это ткань баварского платья Карин. Внезапно в паническом страхе, как будто живые организмы не в ней, а гонятся за ней, охлаждающая жидкость ринулась из Карин на глазах у всех людей, такое теперь часто с ней случается. Прямиком в белые гольфы. Что это с Карин? Вы узнаете в следующей серии, что над всем этим был ужас, со всем смешанный, со всем скрещенный, чистое нечистое естество, от которого она больше не может себя отделить: СТОЯЧАЯ, короче: НЕВОПЛОЩЁННАЯ. Карин Ф. неготовая, и такой она была всю свою жизнь. Я скажу, чтобы подать ей знак к выступлению: она второй человек; кто погиб так, будто его никогда не было, и именно поэтому она всё ещё здесь. Иисус, кстати, был первой шёрсткой, которая прошлась против нас. Мать затеняет свою дочь, чтобы предотвратить худшее: чтобы дочери пришлось карабкаться на берег, волоча за собой послед, будто парашют. Все отнятые у матери упаковки мороженого у всех на глазах тают и вытекают из Карин Френцель. Действительность хоть и холодна, но не настолько. Кому Карин может доверить свои годы? Копыта стучат. Транспортное средство щёлкает своими сочленениями и, громко взревев, уносится прочь — слышно, как камешки летят из-под колёс. Затем песня мотора теряется вдали, сразу после этого скрестившись с рёвом тяжёлого мотоцикла, который заложил вираж по объездной дороге, оба слились воедино, нежно поглаживаясь тяжёлыми, но способными к ласкам телами; вот они мчатся сообща, бог удержи землю баварцев, итальянцев и австрийцев, — может, оттуда к нам снова придёт один судить нас — или спасти, хотя бы для туризма. Мы сядем ошую от него, потому что справа больше не будет мест. А только там и можно сделать карьеру! Слава тебе, господи! Стоп, я поторопилась, это не приветственный лай двух кружащих, в принципе безобидных животных; один — мотоцикл, судя по звуку, — гневно взревел, его прямолинейные шумы на какой-то момент поднялись до визга, который указывает на слабость не мотора, а водителя, затем грохот, звон, россыпь обломков, люди в саду пансионата говорят один другому: что-то загрохотало, зазвенело, и посыпались обломки! Они вскочили, разглядывая небо сблизи, а землю издали, бессмысленно таращась, ибо место происшествия отсюда, к сожалению, не видно. Некоторые кинулись к своим транспортным средствам, чтобы первыми оказаться на месте, как раньше в двадцатичетырёхчасовых гонках Ле-Мана: это случилось, должно быть, на крутом повороте дороги сразу после пожарки, крутая дорога бросила двух или больше людей, бедных пленников собственной плоти, прямо через тёмную дыру ухода со сцены, судя по звуку. Отдыхающие не так скоро могли там очутиться и взвинтили свои собственные моторы, которые, возможно, тоже загонят их в могилу, — и почему людям приходится слушать таких ненадёжных советчиков! Сейчас царит тишина, агрегаты потупили очи и просят своих владельцев о некотором терпении, пока они смогут завестись, и эти держатели транспортных средств восхищены уступчивостью своих спортивных товарищей, которые в такой хорошей форме, что сегодня могут великодушно дать противнику и выиграть разок, окажут милость терпения, но потом не смогут больше ждать и быстро унесутся прочь.
Все обвинения со стороны матери направлены тем временем против дочери. Сейчас, как мне кажется, хочет излиться короткий дождь. Небо омрачилось. Бог косится с божнички на Карин Ф., этот малый светоч четвёртой величины. Потупим очи долу перед матерью, этой бесконечной силой, которая ума не приложит, как снова заставить крутиться стартер дочери после того, как та слила всю свою воду. Мать бесконечна, дочь неизменна. Сюда, дух творения, Манфред Порше, Бузенито Феррари или как там вас зовут! Вы возникли как чистый свет, сделайте же из него что-нибудь! О, я вижу, вы сотворили из него такую красивую машину, неплохо! Вы думали, естественное управляемо, его надо только произвести, чтобы мы получили достойный фон (можно увековечить и упадок, тогда ваши создания послушно отправятся со мной на автокладбище; извините мой вопрос, но новый порше «Тарга», которым я хотела бы прикрыть свою наготу, уже появился?). Вы инстинктом постигли: всё, чего хотят люди, чего хочет и мать для своего ребёнка, и ребёнок от своей матери, это: скорее вперёд!
