Пока же впереди у них экзамены на аттестат зрелости, но вслух об этом не говорят — считается дурным тоном.
А вот перед ними и Софи, какая неожиданная случайность, стоило только подумать о Софи с ее теннисной ракеткой, как тут же мимо проносится теннисная ракетка вместе с Софи. Обе устроились в кремового цвета «порше», за рулем которого молодой человек, принадлежащий к высшему свету. Райнер незамедлительно пользуется возможностью излить на него всю ненависть, которая давно с нетерпением дожидалась перед запрудой, чтобы выплеснуться на что-нибудь. Все равно, кто бы ни сидел рядом с Софи, он Райнеру ненавистен, что не вполне справедливо, ведь человек этот, несмотря на свое происхождение, вполне может иметь добрые намерения. Ведь каждый следующий кавалер отличается от предыдущего, в этом и есть разнообразие. Софи выпархивает из прекрасного авто, и сама она тоже прекрасна в теннисном платьице, ей совершенно незнаком запах пота, который сопутствует занятиям спортом. У Софи пот не находит выхода на поверхность, она ангел. Существо бестелесное. Райнер жует нижнюю губу. Белый силуэт Софи грациозно склоняется к опущенному стеклу «порше» и шепчет водителю что-то неслышное, Райнеру тоже ничего не слышно, хотя он тут и единственный специалист по языку.
— О чем ты с ним шепталась? — спрашивает он Софи.
— Ты что, рехнулся совсем, думаешь, я перед тобой отчитываться обязана?
В ответ Райнер несколько раз нервно бьет себя по бедрам, которые тверже от этого не становятся. Сильнее всего он уязвляет самого себя. Анна в шутку пытается шлепнуть своего Ханса ладонью по бедру, по мускулистой и твердой поверхности, однако Ханс уклоняется от шлепка, пытаясь заглянуть в глаза Софи влюбленным взглядом. Кроме того, он пожирает взглядом ее фигуру, сегодня особенно доступную обозрению. Райнер и Ханс хотят достичь самой вершины, на которой их ждет награда — Софи, они оттесняют друг друга спинами все ближе к пропасти, чтобы одному из них первым добраться до верху. Анна молча держится за Ханса, для которого ведь именно она и есть самая настоящая маленькая возвышенность, если с ним самим сравнить, и зря его тянет сразу же отправиться на высокогорье, не акклиматизировавшись по-настоящему.
Цветы, распустившиеся необычно рано, сияют в саду, садовник там вокруг чего-то возится, что-то подрезает, чтобы придать совершенство форме. Гравий хрустит под отъезжающими колесами «порше» и брызжет в стороны, когда машина набирает скорость. Соперник поспешно ретируется, как ему и положено. Софи перенесла вес на опорную ногу, так стоять удобнее. В данной позе она являет собой вечную женственность, манящую Райнера и Ханса. Райнер предпочитает Софи лесам Вальдфиртеля, поющим вечную песню; быть может, она возьмет его с собой на все лето на Лазурный берег, ибо, если влюблен, то не хочешь и не можешь разлучаться с любимым человеком ни на минуту, именно так ощущает это и сама Софи. Ханс отпускает плоский комплимент по поводу ножек Софи, о ее уме он ничего толкового сказать не в состоянии. Та оглядывает себя и говорит, что никогда не обращала на это внимания.
— Да входите же. Вон там виски, угощайтесь сами, я только быстро переоденусь.
Райнер и Ханс, каждый по-своему, один многословно, другой односложно, потому что многих слов он не знает, говорят Софи, что не надо ей переодеваться, и так хорошо. Анна обозленно молчит и пристально наблюдает за Хансом, за своей собственностью. Но бесчувственная собственность эта жаждет нового владельца, который сможет лучше о ней позаботиться. Ханс присматривается к настольной лампе из хромированной стали, ведь ток — его специальность, может быть, он сумеет починить здесь что-нибудь электрическое, чтобы добиться территориального преимущества. Он осторожно напрягает свой бицепс, чтобы грубая и необузданная сила, в этом мускуле гнездящаяся, была замечена Софи и должным образом ею оценена. Ханс желает олицетворять звериную чувственность, хочет пробудить в Софи зверя, который наверняка в ней живет.
Едва войдя в комнату, Райнер тут же включает свой внутренний магнитофон и начинает разоряться об ощущениях, пережитых во время вчерашнего нападения, закончит он, конечно, своим чувством к Софи, между началом и концом его речи, самое меньшее, два часа смертной скучищи.
— Я ваш вожак и надеюсь, что вчерашняя операция всем понравилась, правда, кое-что предстоит еще усовершенствовать, о чем мы сейчас и поговорим. Прежде всего, хронометраж. Сейчас приведу подробные обоснования.
Софи зевает, Ханс говорит, что согласен с ее мнением. Анна молчит.
— И подумайте, мы столько денег захватили, их теперь можно потратить, такие прекрасные вещи можно купить, чтобы владеть ими потом, — высказывается Райнер скоропалительно и неосторожно.
Против пустой болтовни Райнера Софи применяет свою проверенную тактику — пропускать мимо ушей — и смотрит сегодня на Ханса иными глазами, словно проснувшись, потому что у него твердая рука и сильный удар; глаза Софи ощупывают мускулы Ханса под грошовой тенниской подчеркнуто спортивного фасона, с множеством кармашков повсюду, тенниска страдальчески потрескивает, едва вынося такой напор. То, что напряглось внутри у Софи вчера, снова напрягается и сегодня, оно напрягается не как мускулы, по-другому, потому что это скорее некая идея, которая засела у нее в голове. На сей раз интеллектуал явно проигрывает, хотя именно он все придумал, но ведь сильных мускулов у него не имеется.
Райнер возражает, что интеллектуалу в новенькой черной водолазке и не обязательно обладать мощным ударом, потому что он может предложить кое-что иное, качеством повыше.
Анна ничего не говорит и глядит на Софи глазами соперницы.
По ногам Софи побежали длинной чередой крохотные мурашки, они заползают под юбку, где разворачивают подрывную деятельность. «Пускай все уйдут, и только Ханс пусть останется», — это говорят мурашки, и Софи тотчас повторяет их слова. В своем доме она хозяйка и вправе решать, кому уйти, а кому остаться. Что она и высказывает без обиняков.
Реакция у всех, исключая Ханса, смешанная, но не одобрительная. Анна чувствует, что это причиняет ей боль, но вслух ей этого не сказать, она может только написать, где листок бумаги, который у гимназистов всегда наготове? Она переживает теперь нелегкий период и остро нуждается в защите. Учительский коллектив уже ходатайствовал перед инспектором городского управления о выдаче специального разрешения, чтобы и на устных выпускных экзаменах ей было позволено отвечать письменно, потому что не хочется такой способной ученице отрезать путь в будущее, к высшему образованию, из-за мертвой буквы параграфа. В Анне стягивается узлом нечто решительное, чего, вероятно, теперь никогда уже не развязать, а ведь подросток пубертатного периода, тем более наступившего с запозданием, должен быть не то чтобы развязен, а просто не замыкаться в себе. Открытость, искренность и свежая вода, равно как и мыло, — гораздо больше к лицу юности, чем скрытность и макияж.
Зато тем говорливее Райнер, который, повинуясь навязчивой идее, не может не опрокинуть на своих товарищей хляби небесные своей разговорчивости, и все, что оттуда хлещет, сводится вкратце к тому, что любить по-настоящему Софи может его одного, Райнера. Даже если он сейчас и уйдет, мысли ее останутся при нем и тоже уйдут вместе с ним, так что ему бы лучше остаться. Только пускай Ханс не воображает себе ничего такого, что все равно не соответствует действительности, как потом выявится.
