Маркизу и де Берлю наконец представился случай поговорить без свидетелей. Утомленный дорогой де Берль тихим голосом уговаривал Маркиза вернуться.
— Можно, конечно, — говорил он, — поехать в Шатору и, дожидаясь д'Альби — хотя я сомневаюсь, что он вообще появится, — обсудить с Шевийоном новый срок. Перенести его на весну.
Маркиз упрямо стоял на своем:
— Нельзя допустить, чтобы мелкое происшествие нарушило план, который обдумывался целый год. Если мы сейчас вернемся в Париж, экспедиция снова отложится на неопределенное время.
— Я считаю, надо испросить совет у Братства, — сказал де Берль. — Мы не вправе сами принимать решение. Да и присутствие этой женщины… Что тебя заставило предложить ей к нам присоединиться? Иногда мне кажется, ты столь же непредсказуем, как д'Альби.
Маркиз пожал плечами:
— Бедная одинокая женщина.
— Шлюха.
— Но на редкость красивая.
Оба подняли головы, так как дверь трактира отворилась и вошел высокий, хорошо сложенный мужчина в чужеземном наряде.
— Эй, хозяин, пусти переночевать одинокого путника! — крикнул он с иностранным акцентом.
Маркиз и господин де Берль продолжили прерванную его появлением беседу. Между тем трактирщик принялся довольно дерзко втолковывать незнакомцу, что свободных мест нет. И посоветовал отправиться на другой постоялый двор, в трех улицах отсюда. Мужчина вел себя так, будто не понимал, что ему говорят, и похоже было, не собирался уходить. Разговор шел на повышенных тонах.
— Никуда я не пойду. Я устал. Впереди у меня долгий путь, и вдобавок я не знаю города, — твердил незнакомец.
— Неужели я непонятно говорю? Все уже занято. Вот эти господа взяли последние две комнаты.
— Зачем им две комнаты? — торжествующе воскликнул мужчина. — Могут уступить мне одну.
— С ними дама.
— Я ничего не имею против дам.
Маркизу надоело это слушать: встав из-за стола, он подошел к незнакомцу и, поклонившись, представился.
— Я вижу, вы в затруднительном положении. Чем могу помочь?
— Наконец-то я вижу джентльмена! Джон Берлинг из Лондона на пути в Тулузу. Сегодня ночью без крова.
Маркиз незаметно обменялся с де Берлем взглядами.
— В нашей комнате найдется место для столь замечательной особы, — заявил он и велел трактирщику отнести багаж англичанина наверх.
Берлинг не остался в долгу. Он заказал лучшего вина, а сам молниеносно опустошил блюдо с холодным мясом. Поедая кусок за куском, он изложил новым знакомцам важнейшие факты своей биографии, свои политические и религиозные взгляды, а также успел процитировать нескольких английских поэтов. Ехал он из Фулема, что под Лондоном, в Тулузу к своему воспитаннику, который уже второй год пребывал во Франции, обучаясь языку и светским манерам. Берлинг был всего лишь учителем мальчика, но рассказывал о нем так, как отец рассказывает о сыне. Слушать его было весьма интересно — может быть, потому, что уже в самой манере говорить ощущалась провокация. Любая, только чуточку искаженная чужеземным акцентом фраза являлась оценкой, выражением позиции говорившего, и прежде чем поставить в конце ее точку, Берлинг на секунду умолкал, будто ждал, что собеседник с ним не согласится. Маркиз и де Берль, взбудораженные красочными рассказами англичанина, рвались в спор. Да и выпили они не меньше кварты.
— Что ж, путешествие началось отлично, — сказал де Берль и заказал еще вина.
— Рекомендую теперь попробовать наше островное снадобье. — Берлинг вытащил из-за пояса плоскую фляжку. — Такое производят в моих родных краях.
Он налил в металлические рюмочки величиной с наперсток по глотку бренди и произнес тост:
— За нашу встречу.
— Очень крепкий, — сказал Маркиз, невольно морщась.
Берлинг шумно втянул в нос понюшку табака и удобно развалился на лавке.
— Что-то мне не нравится в вашей прекрасной стране, любезные судари, — заявил он. — Я ехал из Дюнкерка и видел, что везде неспокойно. Гугеноты целыми деревнями ни с того ни с сего переходят в католицизм. Мне говорили, что в окрестностях Бордо в один день сменили веру пятьдесят тысяч человек. Неужели такое возможно?
— Вы слыхали про внутренние миссии, придуманные нашими иезуитами? Может, это результат их стараний? — сказал де Берль.
— Трудно в такое поверить, сударь. В столь внезапное обращение. Это все неспроста, и некатоликам надо быть начеку.
— Франция по всему миру славится своей терпимостью…
— А два года назад, когда я впервые сюда приехал, за колдовство сожгли двух женщин.
— Это совершенно другая история. Нельзя путать государственную политику с судом над ведьмами, — осторожно заметил Маркиз.
Берлинг подлил бренди в рюмочки.
— В Англии подобное немыслимо. Ваш король чересчур подвержен влиянию иезуитов. Я им не доверяю, — понизил он голос. — Это темная сила, которая тормозит прогресс.
— Вы, похоже, очень верите в прогресс.
Да, Берлинг действительно верил в прогресс, в науку и силу разума. Он гордился достижениями своих соотечественников. Только наука способна избавить человечество от болезней и нищеты. Произнося слово «человечество», англичанин, точно странствующий проповедник, поднимал вверх короткий толстый палец.
— Вот, к примеру, Гарвей. Он открыл, что кровь в человеческом теле течет по жилам и таким образом попадает в каждую его часть. Это величайшее открытие нашего времени. Представляете, какую пользу может из него извлечь медицина! Но, кроме практического, открытие Гарвея имеет еще и философское значение. Оно доказывает, что человек — высокоорганизованный механизм и, как всякий механизм, его можно тщательно изучить и многое узнать.
— Неудачное сравнение, — возразил Маркиз. — Механизм можно разобрать на части и потом снова собрать. А человека нельзя. Должно существовать нечто, оживляющее этот ваш «механизм».
— Тут я с вами согласен, Маркиз. Это «нечто» — Бог, но в нем следует видеть часовщика, который заводит механизм. Божье дыхание, понимаете? А дальше уже действуют законы механики и природы.
— Стало быть, вы считаете, что человек состоит из различных систем? Таких, как система кровообращения, возможно, еще система мышления либо размножения… Но что нам дает знание механизмов? Вы можете ответить на вопрос, почему люди рождаются и умирают? Зачем живут? Наука способна разложить предмет своего исследования на более простые элементы, но не в состоянии потом сложить их в живое целое. Тут требуется что-то иное.
— Что, позвольте спросить?
— Вездесущий Бог, который ни секунды не бездействует, осмысленная сила, которая поддерживает существование мира, но никак не часовщик, — рассмеялся Маркиз.
