Они не говорят о только что нахлынувшем на них страхе. О том, что произошло, она знает еще меньше, чем он. Долгое время они остаются сидеть порознь, пытаясь понять, что случилось, когда они смотрели друг на друга, этот страх, еще не знакомый им.
Ему нравится идея о ее безумии, из-за которого она, собственно, и пришла к нему и приняла его деньги. Он знает, что она богата, он умеет распознавать подобные вещи. Он говорит ей, что если бы полюбил ее, то именно из-за этого — из-за ее богатства, ее безумия.
Словно в продолжение этого разговора однажды ночью она находит у него на запястьях следы порезов. Он никогда об этом не говорил.
Она плачет. Она не будит его.
На следующий день она не приходит. Когда она появляется, они не говорят о ее отсутствии. Он не задает вопросов. Она ни о чем не рассказывает.
Все остается как было до того, как она заметила у него на руках шрамы.
Море утихло. До рассвета еще далеко.
Она просыпается, спрашивает его, прошла ли ночь. Он говорит, что нет, утро еще не наступило. Она долго смотрит на него, на этого мужчину, которого мучает бессонница, ей ли об этом не знать. Она говорит: я вновь слишком долго спала.
Она говорит, что, если он хочет, он может разговаривать с ней, когда она спит. Он может разбудить ее, если хочет, чтобы она слушала. Она теперь не такая усталая, как была в первое время после их встречи в кафе на берегу моря. Если он хочет, он может также целовать ее, когда она спит, ее глаза, руки, как в тот раз в кафе. Когда она вновь заснет поздно ночью, он сделает это.
Черный шелк соскользнет, и ее лицо останется незащищенным. Он коснется пальцами ее губ, ее промежности, он поцелует ее закрытые глаза, прячущие голубизну. Он также дотронется до отвратительных и преступных частей ее тела. Когда она проснется, он скажет ей:
— Я целовал ваши глаза.
Она вновь ляжет, вновь закроет лицо черным платком. Он ляжет у стены в ожидании сна. Она повторит фразу, которую он сказал с только ему присущей интонацией и нежностью:
— Я поцеловал ваши глаза.
Посреди ночи ее как будто что-то пугает. Она вскакивает и говорит, что все отпущенные им ночи однажды истекут, они не будут знать об этом. Он не слышит. Когда он спит, он ничего не слышит. Она вновь ложится, но ей не сразу удается уснуть, она смотрит на него, смотрит на него без конца, и разговаривает с ним, плача оттого, что говорит ему, говорит об этой любви.
Он ходит по комнате вокруг белых простыней, вдоль стены. Он просит ее не спать. Просит ее остаться голой, без черного платка. Ходит вокруг нее.
Иногда он останавливается, упирается лбом в стену, в ту, за которой бьется сильное море.
Она спрашивает, что он сквозь нее слышит. Он говорит:
— Все. Всплески, голоса, удары, крики.
Он слышит арию Нормы. Она заходится от смеха. Он перестает ходить. Он смотрит, как она смеется, ее смех завораживает его. Он подходит к ней и остается стоять рядом с ней, глядя, как она смеется, вбирая в сумасшедший смех всю их историю.
Она спрашивает его, кто же исполняет. Он говорит, что, конечно же, Каллас. Только Каллас должна петь Беллини. И кто это слушает Норму в четыре утра в таком месте? Он говорит, что это люди в машине на пляже, ей достаточно лишь прислушаться. Она слушает и вновь смеется: она ничего не слышит. Тогда он говорит, что, если она хочет услышать Норму, это возможно. В доме есть проигрыватель. Он выходит, закрывает за собой дверь, и через несколько минут комната наполняется голосом Каллас.
Он возвращается. Вновь закрывает за собой дверь. Он говорит: я никогда бы не осмелился поставить ее вам.
Когда он слушает Норму, она целует его руки. Он не отстраняется.
Внезапно он уходит в глубь дома и останавливает пластинку. Оставляет ее.
Он вышел на террасу. Луна исчезла. На небе ни единого облака, небо почти синее. Отлив, вода отступила далеко, пляж превратился в обширное, заброшенное пространство, покрытое маленькими озерками и впадинами. Большинство гуляющих держатся кромки моря, особенно мужчины. Другие же, напротив, проходят совсем рядом с домом. Они не смотрят на него. Долгое время он ничего не знал об этих прогулках, он думал, что эти люди идут на ночную работу, на места рыбной ловли или какие-нибудь рано открывающиеся рынки. Он уехал из этого города совсем юным, когда еще ничего не мог знать о них. Долгое время его не было, он вернулся сюда всего несколько месяцев назад. Он часто уезжал. Всегда из-за каких-нибудь увлечений. И каждый раз возвращался. Как будто только в этом доме он и мог жить. Он никогда не искал другого места, в которое мог бы вернуться.
Когда он далеко отсюда, он не смотрит на море, даже если оно совсем рядом, возле его двери. Он из тех людей, кто нигде не работает и чье ничегонеделанье занимает все свободное время. Вероятно, она знает об этом. Однажды она сказала ему, что в этом городе много людей, которые не работают и живут на деньги от летней аренды вилл.
Прогулки по пляжу еще не прекратились. Кто-то идет по направлению к устью реки, в сторону города — это те, кто возвращается. Другие идут к темным каменным лабиринтам. Они идут ни на что не глядя, ничего не видя, как будто к себе домой.
Вдали, на севере, до самого горизонта высятся каменные глыбы. У подножия известковых скал темным пятном выделяется некое нагромождение. Он вспоминает, что раньше недалеко от разрушенного немецкого форта были пляжные кабины.
Она сидит в желтом свете люстры. Иногда, возвращаясь, он забывает, что у него дома находится эта женщина.
Он вспоминает, что она немного опоздала сегодня, но он ничего не сказал ей. Он беспокоится не потому, что забыл сделать ей замечание, он боится, что подобное опоздание может однажды приобрести какое-либо значение, если он вдруг поверит, что начал любить ее.
Она сидит прямо, лицом к двери. Она смотрит, как он входит в комнату, все с тем же волнением, что впервые возникло в кафе на берегу моря. Он, его ноги длинные и худые, как у подростка, он неуверен в себе, в его взгляде невозможная нежность. В руках он держит очки, он почти не видит ее.
Он говорит, что был на берегу моря, смотрел на прогулки, как в книге, которую бы она написала. Он никуда не уходил. Он больше не уходит далеко, как раньше. Не думает об этом уже много дней.
Это с ней у него появилась привычка выходить по ночам на террасу и смотреть на море.
Как это часто бывает, они долго молчат.
Боясь тишины, она заговаривает с ним.
Почти ничего не слышно, не слышно даже привычного шума моря и ветра. Он говорит ей: море очень далеко, оно почти совсем ровное, и действительно, ничего больше не слышно.
Она осматривается. Говорит: никто не может знать, что происходит в этой комнате. И никто не знает, что случится здесь дальше. Две вещи одинаково страшны для людей, которые на них смотрят. Он удивляется: кто на них смотрит? Жители города, они прекрасно видят, что дом не пустует. Они видят за закрытыми ставнями свет, и у них могут возникнуть подозрения. Какие? Не нужно ли вызвать полицию. Полиция придет и спросит: что они здесь делают? А они не найдут что ответить. Вот так.
