– А если я встречу кого-нибудь, кто… – робко молвила она и запнулась.
– Не встретите.
– Такова цена?.. Это слишком жестоко!.. Но зато… зато из-за меня никто больше не умрет?.. Ведь так? – она вздохнула и провела пальцами по лицу, словно снимая паутину. – Невыносимо искушение счастьем, когда ждешь свадьбы, строишь планы… примеряешь белое платье… а надеваешь черное!.. Когда эта пытка повторяется трижды, хочется наложить на себя руки. Хочется…
Дора смешалась, не зная, что еще сказать. Слезы ее закончились, и вместо рыданий она издала протяжный звериный вопль. В этом вопле выплеснулись остатки ее боли, обида на судьбу, на то, что жизнь нельзя повернуть вспять и переиграть заново трагический эпизод.
– У вас остается живопись, – улыбнулась Глория. – Вы сможете пережить в творчестве то, чего вам не хватает. Облеките ваши мечты в образы, и вам станет легче…
Глава 18
Она проводила Дору и вернулась в гостиную, залитую бледным лиловым светом. Казалось, стены стремительно сужаются, свет меркнет, воздух сгущается. Запахло гарью, и Глория поспешно села на диван, чтобы не упасть.
– Ворота Плутона… – прошептала она, и веки ее смежились.
Перед ней возникла каменная арка. На арке надпись: «Добро пожаловать в ад!» Наклонный пол коридора спускался вниз. Глория двигалась вперед на ощупь. Падать здесь было некуда: с обеих сторон подступали стены из пористой породы. Вдали звучала веселая бравурная музыка.
«Канкан!» – узнала она известный французский танец с непристойными телодвижениями.
Идя на звуки музыки, Глория оказалась в круглой пещере неправильной формы. Горели факелы. Своды пещеры покрывали красные и желтые натеки. В глубине у стены стояло дубовое кресло с высокой резной спинкой, похожее на трон. Над ним алели крестообразные лопасти.
Глория сообразила, что смотрит на подобие крыльев ветряной мельницы. Кабаре в катакомбах? Это что-то новенькое.
Мужчина, восседающий на троне, любовался разудалой пляской девиц в характерных для кордебалета костюмах. Широкие юбки с каскадами рюшей взлетали вверх, открывая взгляду кружевные панталоны и обтянутые чулками длинные ноги танцовщиц. На их головах красовались шляпки с перьями.
Это был какой-то подземный «Мулен Руж». Только весь кордебалет составляли две молодые пригожие плясуньи. Больше бы в пещере не поместилось. Когда музыка смолкла, мужчина подозвал девушек к себе. Они прильнули к нему, обвивая его руками.
Глория искала Лаврова. Он должен быть где-то здесь, рядом. Она ощущала его присутствие. Где он? Почему не принимает участия в развлечении?
Бывший начальник охраны, связанный по рукам и ногам, полусидел на полу, привалившись спиной к стене. Глаза закрыты, но дыхание и сердцебиение в норме. Глория понимала, что ее никто не видит и не слышит. Она может наблюдать, но не в силах вмешаться в ход событий.
Ее отчаянные немые призывы не подействовали на Лаврова. Тот был без сознания. Она ощущала его тело, как свое собственное, – чувствовала боль в голове, слабость и дурноту. Как он попал сюда?
Поздний вечер… темный проселок… глубокий овраг в лесу… забор…
Зачем ему понадобилось лезть через забор на чужую территорию? Она же предупреждала, что противник очень опасен. Хозяин пещеры заманил его в овраг…
«В пещеру можно проникнуть двумя путями – из оврага и из дома, – сообразила Глория. – Значит…»
Тихий стон заставил ее обратить взор на Лаврова. Его веки дрогнули и приоткрылись. Он пошевелился, пытаясь освободиться от пут. Не тут-то было. Хозяин пещеры все делал надежно. Он заметил, что пленник пришел в себя, и радостно окликнул его:
– Эй, приятель! Очнулся? Погляди-ка на этих красоток! Я позвал их специально для тебя. Решил похвастаться. Ты, небось, думаешь, что чертовки уродливы в отличие от райских дев? Ничего подобного. Можешь сам убедиться.
Одной девице хозяин расшнуровал лиф и спустил его, обнажив упругие груди с розовыми сосками. Вторую попросил снять чулок и показать «гостю» гладкую ножку совершенной формы.
– Ну как? Хороши?
– М-ммм…
– Нравятся? – осклабился хозяин. – То-то же! Попробуй их на вкус, мой друг. Они словно персики, полные сладкого сока. Выбирай любую. Или бери обеих. Они тебя не разочаруют, клянусь!
– Я связан… – вымолвил Лавров, борясь с головокружением.
– Это не беда. По такому случаю я развяжу тебя. Отсюда не убежишь, а для того, чтобы напасть на меня, ты еще слаб. Ничего не выйдет. Позабавь меня, а я в долгу не останусь. Люблю смотреть, как мои чертовки занимаются любовью с другим мужиком. Тебе не придется напрягаться. Они сами все сделают. Ну же, соглашайся!
– Красавчик! – оценили пленника танцовщицы. – Не бойся. Мы покажем тебе мастер-класс. Соглашайся, не пожалеешь!
Они захихикали, ничуть не стесняясь и выставляя свои прелести напоказ. Та, у которой был расшнурован лиф, спустила его еще ниже. А та, которая сняла один чулок, сняла и второй. Каждая из них была по-своему соблазнительна. Золотая белокожая блондинка и жгучая смуглая брюнетка. Обе юные, но искушенные в любовном ремесле. Они приподняли юбки и по знаку своего повелителя приблизились к Лаврову.
– Меня зовут Хаса, – с придыханием сообщила блондинка.
– А меня – Тахме, – добавила брюнетка.
– К чему это все? – недоумевал пленник. – Девочки, танцы…
– Эротика, приятель, и в преисподней эротика. Наслаждайся, пока я добрый.
– Что будет, когда ты разозлишься?
– Лучше тебе не знать…
* * *
Дневник Уну
На следующий день нашей жизни в Москве Хаса и Тахме покинули квартиру, и я осталась в ней одна. Прощание было холодным. Менат увез девочек, и с тех пор мы больше не виделись.
Не то чтобы я тосковала по ним, но… мысли об их участи закрадывались мне в голову. Я не смела задавать вопросы и старалась не думать о своем будущем. Менат, несомненно, возлагал на меня какие-то надежды. Если я обману его ожидания, он отправит меня туда же, куда и девчонок? Или попросту убьет?
Для продажной любви я не гожусь, а для чего тогда я ему понадобилась? Хаса и Тахме недалекие, зато красивые. Белая и черная, они представляли собой разительный контраст. Я не раз ловила восхищенный взгляд Мената, направленный то на блондинку, то на брюнетку. На меня он смотрел совершенно по-другому.
До встречи с ним я не знала ни любви, ни ревности. Я была чистым листом, на котором он мог написать что угодно, от любовного романа до психологической драмы или трагедии. Я еще не распознала затаенной страсти, вскипавшей во мне. Я готова была стать воском в его руках и позволить ему лепить все, что заблагорассудится.
