– Где она? Что ты с ней сделал?
Лавров приготовился к смерти, понимая, что ему нет спасения. Он замешкался и потерял время. Упустил свой шанс. А противник своего не упустит.
– Где… – повторил Красовский и осекся, взглянув в раскрытое окно. Он вдруг понял то, что отказывался понимать. Пистолет дрогнул в его руке, дуло прыгнуло. Казалось, выстрел неминуем… но вместо того, чтобы изрыгнуть пулю, дуло поникло, рука киллера опустилась и бессильно повисла. Пальцы разжались, и оружие со стуком упало на синюю в звездочках плитку пола. Звезды вверху, звезды внизу. Все в этом «гнездышке» под крышей было отделано в бело-сине-черных тонах, холодных, как само небо.
Красовский рванулся вперед и свесился из окна вниз, где в страшной дали, словно на дне пропасти, лежала, раскинув розовые крылья, его чудо-птица. Крик боли вырвался из его жестокого сердца и потряс все вокруг. Он более не замечал ничего и никого, кроме маленькой розовой фигурки на черном асфальте в круге света от фонаря.
Лавров онемел и оцепенел, такова была сила отчаяния этого ужасного человека. Да и человек ли он в том смысле, который обычно вкладывают в это слово?
Красовский замер над пропастью, куда упала его жена. Это мгновение длилось секунды, но Лаврову оно показалось долгим, как вся его жизнь. Он ничего не успел ни подумать, ни сделать. Не схватился за пистолет, не выстрелил, хотя мог бы. Его охватила непреодолимая оторопь, словно он застыл на краю бездны, еще не зная, упадет он туда или удержится.
У его ног поблескивало разбитое зеркало, которое он выронил. То самое, которое спасло его от смерти. Но Красовский зеркал не боится. Он давно перешел грань, за которой остались страх, жалость и угрызения совести. Он жил ради остроты ощущений и невольно угодил в силки любви. Должно быть, только сейчас, когда он потерял жену, до него дошло, что он потерял все.
Она не звала его за собой. У подножия многоэтажной каменной башни, где она томилась в неволе, лежало лишь ее мертвое тело. Саму же Уну подхватил в свои объятия шакалоголовый Анубис и унес туда, где ее будут судить не люди, но великий Осирис. А может, она уже плыла по коридору времени навстречу неведомому будущему…
Никто не узнает, что чувствовал и чего жаждал Красовский, когда его ноги оторвались от синего в звездочках пола и он беззвучно исчез в темноте ночи. Что заставило его покончить с собой?.. Невыносимое горе или невыносимое поражение?.. Утраченная любовь или крушение мечты?..
Лавров не сразу пришел в себя и сумел выглянуть в окно, поглотившее киллера и его сообщницу. По жуткой иронии судьбы тело Красовского упало на то же место и закрыло собой девушку в розовых кружевах. Наконец они соединились в смерти так, как не могли соединиться при жизни.
Прежде чем покинуть пентхаус, сыщик отыскал шкатулку, о которой говорила Глория. Он вспомнил об этом в последний момент и кинулся в гостиную. Шкатулка стояла на видном месте, словно ее недавно открывали. Похоже, хозяйка торопилась и спрятала тетрадку прямо под ворохом золота и бижутерии. Роман вытащил ее и сунул в тот же карман куртки, где…
– Блин!
Он сообразил, что во избежание неприятностей надо забрать Алино зеркало. Осколки и рамка валялись у открытого окна на крыше, где сыщик чуть не расстался с жизнью. Рядом лежал пистолет Красовского.
Лавров представил, как будут ломать головы криминалисты, приехавшие на место происшествия. Замок не взломан. У входной двери – лужа человеческой крови, которая не принадлежит хозяевам. Сами они выбросились из окна, оба. Сначала жена, потом муж. Никаких следов борьбы нет. Зато на полу у того же окна – пистолет с глушителем и отпечатками пальцев погибшего.
– Конкретный висяк! – пробормотал Роман и принялся тщательно убирать следы своего пребывания в пентхаусе.
Закончив с этим, вышел и прикрыл за собой дверь. Осторожно обогнул пятно крови, забрал пакетик, в котором она была, и вызвал лифт…
* * *
Взволнованные Катя и Аля засыпали его вопросами.
– Где ты пропадал так долго?
– Как машина?
– В порядке. Сигнализация заглючила, но я все исправил. Пришлось повозиться.
– Мое зеркало! – ахнула хозяйка, увидев в его руках осколки.
– Прости… я нечаянно уронил его. Обещаю возместить убыток.
– Нет, что ты, – смутилась Аля. – Это пустяки.
Катя побледнела и показала на его джинсы.
– У тебя кровь!.. Ты ранен?.. И на рукаве тоже!..
– Я порезался, – объяснил Лавров и протянул окровавленный палец. – Зеркалом.
Он только в лифте заметил, что испачкался в крови, и тут же принял меры: нанес себе глубокую царапину, дабы оправдать пятна на одежде.
– Надо промыть, перевязать… – засуетилась Аля.
– Где у тебя аптечка? – ревниво спросила Катя. – Я сама все сделаю.
Барышни были под хмельком. Бутылка коньяка опустела, пока Лавров разбирался с Красовскими. На столе подсыхали дольки лимона и недоеденный торт.
Аля принесла йод и пластырь. Все, что нашлось.
– Идем в ванную, – скомандовала Катя, бросая на сыщика тревожные взгляды. – Надо отмыть кровь.
Он покорно дал себя увести. Напряжение последнего часа схлынуло, оставив после себя отупение и слабость. Хотелось принять душ, выпить водки и лечь. Странно, что он не ощущал удовлетворения.
– Больно? – спросила Катя, обрабатывая ранку.
– Нет.
Лавров представил два мертвых тела на холодном асфальте и тяжело вздохнул. Скоро их обнаружат… если уже кто-нибудь, страдающий бессонницей, не выглянул в окно. Или какой-нибудь собачник со своим четвероногим питомцем не наткнулся на погибших. Поднимется шум, на нижних этажах проснутся жильцы. Вызовут полицию и «скорую»…
– Я ужасно устал, – пожаловался он Кате. – Поедем домой?
– К тебе или ко мне? – покраснела она.
– К тебе.
Ему необходимо было отвлечься, забыть лунный лик красавицы с убийственными очами, утолить вспыхнувшее желание. Он прислушался к себе и понял, что разбуженная страсть все еще тлеет… все еще манит лживым обещанием блаженства.
– Столько крови, – смущенно пролепетала Катя, замывая пятна на его куртке. – Может, ты ее снимешь?
– Давай быстрее, – молвил он, изображая нетерпение. Не мог же он отдать ей в руки куртку с заветной тетрадкой в кармане. – Нам пора ехать.
Интересно, зачем Глории эта тетрадка с записями? Она строго приказала найти и изъять ее.
Перед ним снова полыхнули зрачки Горгоны, он дернулся и застонал.
– Больно? – испугалась Катя. – Может, у тебя еще есть порезы?
«Есть, – тоскливо подумал Лавров, глядя на пробор в ее волосах. – Глубокие раны. На сердце! И нанесла их женщина. К сожалению это не ты, Катя…»
