Сёдзо не заметил, как рабочие удалились и в витрине появилась высокая худощавая женщина в оливкового цвета брюках наподобие шаровар и короткой курточке. Переходя от манекена к манекену, она слегка корректировала их позы, поправляла на них одежду. При этом всякий раз она оказывалась спиной к Сёдзо, и лица её не было видно.
Наконец женщина остановилась и какое-то время стояла на месте, лишь изредка поворачивая голову в ту или иную сторону. Судя по всему, она и была автором этой композиции, но в её повадке не ощущалось ни самовлюблённой экстравагантности, ни суетливости, обычно свойственных дамам её профессии. Во всём её облике сквозила такая невозмутимость и меланхолическая отрешённость, что её саму впору было принять за манекен.
Постепенно внимание Сёдзо переключилось с витринной композиции на её создательницу. Он не знал, что именно в подобных случаях играет главенствующую роль: пожелания заказчика или замысел самого дизайнера, — но одно было совершенно ясно — смысл этой работы не в оригинальности, нацеленной лишь на то, чтобы привлечь покупателей. За всем этим стояло что-то очень глубокое, затрагивающее автора не на уровне философской или художественной идеи, а напрямую связанное с его ощущением реальности, — возможно, даже более глубокое, чем сам он осознавал… Какой же необыкновенной должна быть женщина, неосознанно живущая подобными ощущениями!..
Заливавший витрину яркий свет заметно поубавился. Из-за задника выглянул мужчина и что-то сказал женщине. Та что-то ответила и напоследок ещё раз неторопливо оглядела своё творение. И тут она заметила стоявшего на тротуаре Сёдзо, однако не проявила при этом особого удивления.
Женщина оказалась намного моложе, чем предполагал Сёдзо, глядя на неё со спины. Лицо её, почти без косметики, с отчётливо прорисованными чертами, было очень бледно. Впечатление какой-то невероятной нервности исходило от неё, — чувствовалось, что ей стоит немалых усилий держать себя в руках.
Их взгляды встретились. Нахмурив брови, женщина пристально смотрела на него — без укора, но с суровым выражением. Поймав на себе её жёсткий взгляд, Сёдзо изобразил на лице улыбку и, указывая рукой на выставленные в витрине фигуры, несколько раз одобрительно кивнул.
Хмурая складка у неё на лбу немного разгладилась, но выражение лица не смягчилось. Отвернувшись, она отошла в глубь декораций и скрылась из виду.
Свет в витрине погас теперь уже полностью. Лишь манекены оставались на своих местах, всё так же улыбаясь, всё так же глядясь в зеркало, всё так же готовясь взлететь в ночное небо.
Сёдзо шёл по ещё освещённой улочке возле станции государственной железной дороги мимо закусочных и питейных заведений, а перед глазами у него стояло лицо молодой женщины, внезапно обернувшейся к нему с видом ожившего манекена.
5
Что-то стало меняться в жизни Сёдзо — и не было дня, чтобы он этого не сознавал.
Почему это происходит, было неясно. Сам он ничего ради этого не предпринимал. Если бы причиной была смерть жены, вынудившая его на старости лет вернуться к холостяцкому образу жизни, перемены должны были бы наступить раньше. Между тем, овдовев, он продолжал жить всё в той же квартире, по-прежнему ходил на службу, питался и одевался, как прежде. Правда, он стал чаще обедать на стороне, но и при жизни жены, не обременённые детьми, они то и дело вместе ходили в ресторан. К тому же он и сам умел готовить: необходимые для этого навыки были приобретены им ещё в студенческие годы, да и после поступления на службу он долго оставался холостяком, а в те времена не существовало ресторанов и закусочных, где можно было, как теперь, поесть вкусно и без хлопот. Женился он уже разменяв четвёртый десяток, но и в новом своём статусе нередко хозяйничал на кухне.
Когда он овдовел, многие искренне ему сочувствовали: «Должно быть, вам нелегко самому управляться с хозяйством», — но это не соответствовало действительности: тоскливо ему бывало, а вот бытовых неудобств он не ощущал.
И вдруг в его жизни стали происходить перемены. Всё началось с того дня, когда он побывал на пустыре, а точнее, — после того, как он попал на странное детское сборище в Харуми. Мало того, что с тех пор он каждый выходной отправлялся к Токийскому заливу, в его гардеробе тоже кое-что изменилось. Прежде он носил только белые сорочки, теперь же у него появились и бежевые, и голубые, и в полосочку, — пусть и сдержанных тонов, но тем не менее. Кроме того, он обзавёлся несколькими новыми галстуками яркой расцветки. То же и с едой: отчасти потому, что неподалёку от его дома открылся большой супермаркет с изобилием импортных продуктов, в последнее время он пристрастился к эскарго, разнообразным сырам, языку, баранине и прочей довольно калорийной и тяжёлой пище.
И ещё: теперь ему стали сниться сны, и это тоже было внове. Как многие люди его возраста, Сёдзо зачастую просыпался чуть свет, — тогда он вставал с постели, шёл в гостиную и, сидя на диване, смотрел, как за окном, помигав напоследок, один за другим гаснут уличные фонари. И вот в предутреннем полумраке, когда ночь уже отступила, но день ещё не занялся, перед ним, словно в прокручиваемой на медленной скорости видеозаписи, проплывали фрагменты только что увиденного сна.
Например: он находится в какой-то старой деревянной развалюхе; вдруг, откуда ни возьмись, прилетает игрушечный самолётик, точная копия американского палубного истребителя времён Второй мировой войны, и, врезавшись в трухлявую дощатую стену, застревает в ней, отчего она сразу же загорается; красно-жёлтое пламя расползается по стене, медленно тянется к потолку, дрожащими всполохами озаряя предрассветное небо над пустынной улицей…
После таких минут лежащие перед ним на столике зажигалка, лупа, держатель для ключей переставали быть обыкновенными предметами, — в струящемся из окна бледном мареве они обретали странную, почти иллюзорную лёгкость и казались чем-то невыразимо прекрасным.
Сёдзо учился в средней школе, когда война вступила в заключительный этап. Надежды на спасительный «божественный ветер» не оправдались, и после разгрома Японии в нём поселилось недоверие не только ко всякого рода мистике и суевериям, но и к религии. Даже свою непонятную страсть к высотным сооружениям, где все линии чётко пересекаются под прямым углом, он отчасти объяснял отвращением ко всему туманному и неопределённому.
В свете всего этого Сёдзо несказанно удивляло ощущение неслучайности событий, происходивших вокруг него в последнее время, а вернее, та лёгкость, с которой он поддавался этому ощущению. Например, недавно ему на работу позвонил школьный приятель, сотрудник Департамента портового хозяйства токийского муниципалитета. Речь шла всего лишь о традиционном сборе бывших одноклассников, но вот что странно: они уже долгое время не беседовали друг с другом по телефону, к тому же, постоянно бывая у Токийского залива, Сёдзо ни разу не вспомнил, что у него есть приятель в Департаменте портового хозяйства. Невольно возникало впечатление, будто этот звонок был нарочно кем-то подстроен.
Вначале они поговорили об общих друзьях, а потом Сёдзо спросил, в каком месте Токийского залива сейчас сбрасывают мусор, чем весьма озадачил своего собеседника.
